Сибирские огни, 1933, № 9-10

— Застегну! Вот те бог, застегну, арестан- та!.. — -с подвизгом ругался Погоныш. Каждое утро изводил Тишка Зотейку—то щекотал' ему травиной в носу, то лягушку в пазуху запускал. Зотейка искренне нена- видел Тишку. Курносенок знал это и каж- дое утро придумывал что-нибудь новое, мстя ему за издевки в первые дни работы. Всю неделю метали сено. Тишка стоял на приметке (он сменил Герасима Андреича). Мужики на длинных стоговых вилах с трех сторон забрасывали его пластами сена, а он, как в дыму, в знойном опьянении крутился на верхушке стога, успевая и подхватить на зубья граблей вскинутый пласт, и умять его ногами, натаптывая сено, все время «опупком» в средину. От мелкой, сухой трухи, от зноя во рту горько, кружится голова. Но Тишке стыдно сознаться мужикам, что он изнемогает, что в глазах у него зелено и зыбко. — Пять! — изредка просит он воды у мужиков. На кончике вил Герасим Андреич подает ему чайник. И, когда он пьет, прильнув к горячему носку, ему кажется, что и небо, и приметок зыблются из стороны в сторону, Тишка широко, расставляет ноги, чтоб не упасть вниз. На зубьях граблей возвращает мужикам чайник. Во время работы Тишка не думает ни о чем. Голова, глаза, руки, ноги сосредоточе- ны на нескольких повторяющихся бесконеч ное число раз движениях. К вечеру — ног под собой не чуял, а у артельного костра лихо пел песни. Пожалуй, они-то и удержали его на покосе в первые дни, когда от непривычки к работе до ста- новища добирался с трудом. Покосные песни в лугах длинны и волную- щи. Пели их еще деды, засиживаясь в моло- дые годы с песнями за полночь. Так уж по- велось исстари, как только начинают метать стога, да если еще «погода радует» — зве- нит луг в разных концах. Павлиньими хвос- тами брызжет огонь в кострах, гудит, колет- ся эхо по горячим щелям, шумит река, унося по воде до самой деревни покосные песнн. Голос у Тиш.ки звонок и трепещуще мя- гок на переходах. — Маркеловоко семечко. Тот, бывало, как запоет в гулянке, так 'бабы на. месте устоять н? могут... Лютой и на песни и до мохнатого греха был покойна дыра... не тем будь по- мянут, прости ты меня, господи. Смотреть не на кого и на сынка, плевком его. можно сказать, перешибешь, а горлышко ангель- ское, —т восторгалась пением Курносенка Матрена Погонышиха. — Да его, эдакого соловья, бабоньки за одни песни в артели держать да холить, чтоб от работы горб не нарос. Слушаешь, а сердце так и подмывает, так и подмывает. Ну, словно бы на городской, пружинно1 кровати или на качелях, бывало, девчонкт парни тебя забают. А у тебя сердце ниже живота укатывается... И сладко тебе, и бояз- но, и в глазах метляки летают, и идешь по- том домой, бабоньки, как пьяная... Колхозные покосы растянулись по залив- ному лугу Черновой на целый километр. Ежевечерно, после ужина, артельщики сади- лись на берегу реки. Запевал густым, как сусло, настоявшимся баритоном Герасим Андреич: Как у сизого млада селезня Не сами перья заломалися... Тишка не мог сидеть во время пенья —' он стоял с закрытыми глазами, подобрав- шись весь и дрожа от внутреннего напря- • жения. Оя чувствовал, что вот сейчас, в пес- не, он, Тишка Курносенок, последний во , всей деревне вор и матарыжка, не знает себе соперников. И каждая девка и баба во время Ьенья Тишки любит его. А он обни- мает их, в 'Своих песнях, 'Обвивает девичью грудь тоской серебряного своего голоса, за- ставляет блестеть слезой глаза их, притопты- вать ногами и пошевеливать головой, во вре- мя удалых вывертов плясовой: Ох, валомала их сера утица По единому, по сизу перышку... Дружным единым стоном подхватывал хор вместе с Тишкой. Голос Курносенка крыл все голоса, плав-ял 'нял ними и, завиваясь в кольца, далеко уносился по речиой волне И не только силою и свежестью своих пе- реливов выделялся Тишка из общего хора. Умел он во время самой песни, неожидан- но дл'Я всех, а,- может быть и для -самого се- бя, вступить в таком колене, так успеть пов- торить наиболее хватающие слова, неожи- данно вспорхнув иа напряженную высоту, и, постепенно затихая, замереть, как ветерок в дугах. Смолкнут онемевшие г.евцы, перестану дышать, смотрят в рот Тишии, а он, с зак- рытыми глазами, валявшись на самые но- сочки обуток, тянется вместе с песней, тя- нется к небу, вырастает и, кажется, вот-вот отделится от земли и, закачавшись, поплывет над рекой, над сонными горами, под пуши- стые звезды...