Сибирские огни, 1933, № 9-10

мужичьему, пропади он пропадом, расчету. Куда это годится, Герасим Андреич, чтоб эдакое рассуждение, да насчет единоутроб- ного бедняка, тебе, партейцу, иметь. Воро- вал, слов нет, — воровал!. С клеем рука? С клеем! Но ведь райком-то Герасим Ан- дреич, что он тебе говорит? Артель растет? Не растет! Кулацкий агитпроп действует? Действует! Мы с тобой спим? Спим! Мед- ведя и то учат... — Я, думаю, что научу! Всему научу его, товарищи мужики! — не усидев, быстро под- нялся взволнованный Станислав Матвеич. — Я, товарищи мужики, вгчно один, вечно один. И столько я, товарищи мужики, пере- думал и перенакопил мыслей всяческих, что и ни в какую книгу не упишешь. И вот, то- варищи мужики, за недостаточностью па- сечного товарища, с животной разной, с ле- синой бесчувственной разговариваю. И вот, с такой своей одиночной раздумности выло- мишь иной раз мыслю, такую ли светлую и настойную, что она, как раскрытая осотина меду, а слушает ее пчела, например. Развг это не обидно, товарищи мужики? Да я, кажется, при таком одиночестве нг только Тишку, а и бурундука своего за пчелой хо- дить научу. — Не выучишь! — крикнул Герасим Ан- дреич. — Выучу! — упрямо твердил старик. — Ведь справедливо же говорит, товарищи мужики, Митрий. Желтенькое житыишко Тише досталось. Да от такого житьишка й на воровство, и на великие художества потянет. Скажем, пчела есть воровка. А отчего справедливая из справедливых этих животных земных пчела стала воровкой? От человеческого недогляду, товарищи мужики, и вылечить ее от этого разум- ному пасечнику — раз плюнуть... Я думаю понять надо и Тишу, отчего он ворует. Не от томления ли духа своего, товарищи мужики? — Станислав Матвеич никогда так долго и так горячо не говорил. Он да- же, неожиданно для всех, стал добавлять: «товарищи мужики». — Взять опять же, к примеру, пчелу. Она ворует в безовзятош- ное время. И у людей эдак же, без труда, товарищи мужики, художества всяческие вырастают, как поганые грибы... Так же вот однова в Вятской губернии, в Малмыж- ском уезде, в селе Глазове, у одного мужи- ка кобель был. Уж до того ли воровитый до того воровитый... — А если бы, всештаки, посечь его, му- жики. Не пустил бы он, как говорит Гера- сим Андреем, всю нашу артель на расто- пырь? Как вы там не вертите, а х удо де- рево-корыто Тишка-то... — прервала Ста- нислава Матвеича Матрена Погонышиха. — Да раскатегорически, противгоричес- ки я против! — Герасим Андреич застучал кулаком по столу. «До печенок, значит, забрало, сейчас нач- нет ругаться сивкиной болью» — Седов наклонил голову. Он не знал, как об'яснить Герасиму причины, побудившие его настаи- вать на приеме Тишки в артель. —• Богадельню! Богадельню, сивнина боль, из артели строить не позволю! На во- рах, на человеческом хламе к социализму в один д у х допрыгнуть хотите... Просчита- етесь! Не за ту тянете — оборвете! В тюрь- му его — одна ему дорога... Где это вида- но,' чтобы червивый гриб да в солку. Му- жиков в разврат вводите. За каждым ша- гом нашим деревня во все глаза... Райком налегает, агитацию на словах, как кисель в воде разводи. Грош цена такому кисе- лю!.. Грош цена росту артели за счет Ти- шек. На такой гнили, как на хромой кобы- ле, артельного воза не вывезешь. Подожди- те до ооени. До 'осени подождите, оивкина боль! Маральник завернули? Завернули! Па- секу сгрохали? Сгрохали! (манеру дока- зательств он перенял у Дмитрия). Па- хотную елань разворотили на все сто? На ,все сто! Вся деревня <меньше нашего запашки имеет. Вот чем агитнем кержачка! Вот чем хлобыснем по мужиц- ким мозгам! Пусть смотрят, пусть высчи- тывают, как когда-то сам -я высчитывал. Врут — придут! Замычат, как коровы на сено. Вот чем ушибем Рыклина, а не Тиш- кой. Настоящие мужики придут. Я его каж- дого со всеми потрохами наскрозь вижу... Сколько их сейчас вокруг нас крутится. А ты вместо сметаны да дерьмом всяким щи белить хочешь. .. Ведь это же, братцы, не человек, а пузырь на воде... — К концу ре- чи голос Герасима Андреича стишал. Дмитрий смотрел на него, подбирал до- казательства, и асе больше и больше убе- ждался в своем бессилии. Герасим Андреич и в артели, недоступный иным чувствам, кроме мужичьего расчета, казался ему не- сокрушимым, как утес. «Ну, как ему об'яснить, что право Тишки на равенство в артели —» его ненависть к Пежинским, Суховским, Амосовским, высе- лившим его из деревни, поровшим его при народно... И что мы, сидящие здесь, не можем относиться даже и к такому челове- ку, как Тишка, так, как относилось к нем)