Сибирские огни, 1933, № 9-10

Гроздьями рыжих ягод пчелы облепили Тишкину спину, шею, руки, и они запы- лали от ожогов. Тишка упал на нары амшаника и, захле- бываясь от крика и боли, начал кататься по ним, как раненый зверь. Станислав Матве- ич захлопнул дверь амшаника. — Не махай! Не махай, ради бога! — растерянно тоитался старик. Он накрыл Тишку зипуном и поспешно вышел. Над поваленным ульем встревоженные пчелы гудели и кружились негодующим, звенящим вихрем. Станислав Матвеич осторожно установил улей. Торопясь и по - старчески заплетаясь, потрусил в Крутишку. С котелком холодной воды вернулся к метавшемуся на нарах Тишке. — Ну, и блоха же, господи!—окал ста- рик. — А все оттого, что обхождение с ней тебе не знакомо еще... Ходить около нее надо не только с чистой душой, но и тела грязного и поту вонючего она, обо- рони бог, не выносит. Эдак же, одноза, у нас в Вятской губернии, в Малмыжском в уезде, в селе Глазове, у тятеньки моего на ячельнике, пришел, значит, к нему испрепа- костнейший мужичонко... Станислав Матвеич помог снять Тишке пропотевшую, грязную рубаху и стал осто- рожно выщипывать пчелиные жала из рас- • у хших пельменями, покрасневших ушей, из вдувшейся шеи, обугровевшей спины. Тишка стонал и не слушал его. — Ну, значит, пришел и сидьмя сидит. Сидит час, сидит другой, и ни то, ни се. Ни мычит, ни телится. Батюшка его и так, и эдак пытал, медком угостил, а он все си- дит. А солнце уж на закат, — пчельник от людей на отлете... А мужичонко уж такой ли прилепень на чужое, что другого тако- го я и не видывал больше, Тиша... Одним словом, — не мужик, а вырви глаз... Ну, а теперь, давай-ко, я тебе холодную тряпицу жо спине протяну — она и боль утйхомирит немножко, и оттяжку жара от головы сде- лает. ; Станислав Матвеич накинул мокрую хол- щевую скатерть Тишке на спину... Тишка вскрикнул. — Да, дак вот, значит, батюшка и гово- рит: «ну, что ж, Аникей Листратыч, — му- жичонка-то Аникеем звали, — сидеть мне с тобою некогда, моты разматывать я не люблю, а пойду-ка я да подчищу один, другой». И что бы ты думал — Аникейка с ним увязался. Ну, скажи, ни на шаг от ба- тюшки! «Ладно, — .говорит покойничек, — толь- ко смотри, она у меня зла на чужого че- ловека — не получилось бы чего». А от мужика винищем, ну как от бочки. Вышли, значит, они из-под навесика, а нос у пчелы на дурной запах, да особенно на чужого человека — не приведи гос- подь! Батюшка это только за колоду, а они, как из ружья, как из ружья урезали на Аникея, урезали!.. Да, ведь скажи, уж так ли остервились, что мужик мимо амшани- ка, да в речку. Речка рядом с пчельником- то у батюшки текла. А плавать мужик не умел и давай-ко он тонуть. Пускает по во- де пузыри, а голову высунуть страшит- ся. Едва выволок его за волосы батюш- ко из омута. Отлежался Аникей и, видно, совесть ушибла его, епокаялся. «Убить, говорит, Матвей Адамович (де- душка у меня из поляков был) собрался я тебя. Сказывают, на пасеке у тебя коло- то схоронено». — Дак вот она пчела-то какая. Возле нее с грязными помыслами да с грязным те- лом лучше и не посыкайся... — Сними-ка и ты, Тишенька, страмные свои штаны и ру- баху и оболокайся-ка в мое чистое. Оно хоть и просторное будто тебе будет, за- то пчела к моему духу привыкла и опять же стираное. В чистом-то белье помысел совсем другой у человека бывает... Станислав Матвеич любил поговорить. Но вот уже третий год — зиму и лето — жил один в «Бабьей пазухе» 1 и в деревню выезжал только по неотложному делу. Наведывался к нему и Герасим Андреич, и Дмитрий Седов, и Матрена Погонышиха, но наезды их были деловые, короткие. А чтоб поговорить, на это времени не всег- да хватало. Но, и живя один, молчать Станислав Ма- твеич не мог, как не мог и часу проси- деть без^ работы. Вместе с пчелами начинался день стари- ка. С первыми брызгами солнца он уже внимательно осматривал каждый улей, при- падал, иной раз, к нему ухом. Голос пче- лы научился понимать, как голос человека: «без матки пчела издает жалобный звук, точно плачет. Во время роения звук у ней ясный и веселый: в нем радость. «Крик о по- мощи», тревогу попавшей в беду пчелки 1 Название долины.