Сибирские огни, 1933, № 9-10

и кудряв, как кедр, а таких песенников да- плясунов и обольстителей баб после него наверное уж н на свете не осталось. Измельчавший ростом, сын его, тщедуш- ный и остролицый Тишка, не пользовался такой любовью женщин. Ни одна из черну- шанских девок не шла за него замуж. Уте- шительницей его была разгульная вдова— толстуха Виринея Мирохина. До ареста за убйство ойрота вора Тишку пытались исправить своими средствами му- жики. Как-то зимой, ночью свел он со двора Егора Егорыча Рыклина корову, да так,, что долгое время никто и ничего понять не мог: он обул ее в бродни, чтобы следа ко- ровьего не оставляла. Воровство открылось только летом, ког- да у подзаборья вымахала, в человечий рост, крапива. Уставщик Амос Карпыч по- советовал мужикам отодрать Тишку на два ряда: вначале розгами «до мокра», а потом крапивой с солью. Мужики надели рукавицы и в точности выполнили совет духовного наставника. Отец не оставил хозяйства Тишке Курво- сенку. А Курносенок любил и коровий мык, и добрый топот козьих копытц на дворе. Притоны чернушанских мараловодов «ломились» от скота. Тишка решил развести коз, скот хотя и мелкий, но веселый и корму не требую- щий — зимой и летом на горах пасется. Из сотенного стада Автома Пежина он украл двух пушистых и белых, как лебе- дята, козлят и ловко укрыл их до осень, пуская пастись лишь ночью. Как узнал Автом Пежин, неизвестно, но наказанье Тишкг он придумал азиатски- жестокое. Совместно с Самохой Суховым они затащили вечером Тишку к себе. в ам- бар, связали и ножом, сделанным из обко- ска литовки,' подрезали кожу на ладонях рук и на пятках, -завернули и, густо засо- лив мелко нарубленным конским волосом, отпустили. Как дополз Тишка до Караульной сопки— неизвестно, но только пролежал юн после этого внушения больше года. «В которой посудине побывал деготь — огнем ее только выжггшь», говорили о нем чернушане. «Курносенок! Амбарный поно- марь! Крыношна блудница!» — другого имени Тишке не было. • Дмитрий Седов, Станислав Матвеич и двое понятых (близнецы братья Свищевы) нашли Курносенка у Виринеи Мироштхи. В выселке они застали только мать Тишюи— подслеповатую старуху кресткомовскуш иждивенку Даниловну. Старуха нашивала на проношенную Тишкину рубаху холщо- вые заплаты. Мужики поздоровались. Даниловна пос- пешно оставила работу и из-под руки ус- тавилась на гостей. — Пришел. Как же, мужички, пришел. Думала уж и увидать не доведется сынка, глазыньками меркну вот. Посещение мужиков всегда пугало Дани- ловну. Красные веки ее вмиг замокрели. — Ничего, вот как пред всевышним, ни- чего не приносил, — заторопилась она на вопрос Станислава Матвеича о меде.— Уме- реть без покаяния, до вечера не дожить, если я вру. Да ведь он у меня, Тиша-то, мужички, воды не замутит... Один, как по- рошина в глазе... Еще и не насмотрелась на него как следует... Старуха заплакала. Набегавшие с выселок мужики никогда не слушали причитаний Даниловны. Она это хорошо знала, но удержаться от слез и просьб не могла. Решили итти к Миро- нихг. Даниловна ковыляла следом. Дмитрий Седов всю дорогу шел молча. У дома вдовы Виринеи остановились. В открытое окно они услышали голос Тишкн. Курносенок пел блатную песню. Он ' стоял лицом к мужикам, но их не видел: глаза Тишки были устремлены в потолок. Слова в песне были непонятные, .но сила голоса, тоска, разлитая в нем, щемила сердце. Виринея тоже не видела мужиков; она гаг- дела на лавке, схватив Тишку за руку и, без отрыву, смотрела ему в лицо. Мужики стояли, пока Тишка не кончил песню. Дмитрий Седов вспомнил свою красную пе- ревязь на груди, бурого жеребца «Банди- та», наган у бедра, винтовку за плечами и самодельную пику в руках. — Убивать эдаких нутрецов нужно! Как занутрил! В отчишка, как две капли, издал- ся. Тог, бывало, как запоет, так моя баба, будь она проклята, аж с лица сменится, де- лать ничего не может, а глаза, как два мы- шонка доспеются: туды-суды, — заговорил один из Свищевых. — Годика на два, да в показательном по- рядке, тогда не запоет... — распаляя бес- следно угасший гнев, решительно тронудея к дому Миронихи Дмитрий. — Хоть сейчас голову на плаху! — Тишка спрятал за спину руки. От испуга у неге затряслись губы, а лицо вмиг поглупело.