Сибирские огни, 1933, № 9-10

Видели, как -ойротки ловили кобыл на дой- ку. Слушали, как звонко ржали жеребята, как взвизгивали на косогоре жеребцы, ох- раняя гулевой косяк коней. Мужчин в аиле было четверо, женщин семь и до десятка голых ребятишек. А ночью, когда табор уже -спал, долго вели секретный разговор. • —• Вот тебе и сменные кони для быстро- го уходу, вот тебе и начин для первого обзаведенья наместо порушенных домов... Место глухое — земля да небо, пень да кюлода — полная свобода, никто не увидит, а за калмыка и господь не спросит, не- христь. Лишняя тварь по земле не ползат, не застрамлят ее матушку... — Амос Кар- пыч благословил и сам первый принялся чистить винтовку. Аил окружили ночью. А на солнцевосходе, когда задымились под казанам» костры и мужчины у очагов мирно закурили длинные трубки, вспыхнули выстрелы из-за ближних утесов. Собачий лай и вой смешался с криком женщин и детей. Кто мог, бросился в лес, но немногие добежали: на гладком лугу лю- ди спотыкались о невидимые пни и навсег- да остались на нем, уткнувшись 'лицом в траву. Из мужчин прорвался только один высокий и черноусый. На незаседланном белом коне он, босой и без шапки, ускакал в горы. Дважды щелкнула по нему вдогонку Евфалия, но оба раза винтовка дала осеч- ку. Ударила оземь винтовку женщина и длинно вычурно выругалась. — Атаманом бы тебе быть, Евфалия Се- меновна, —<- восторгался после молодой, крепкогрудой бабой Амос Карпыч. Свежих лошадей заседлали в ойротские седла. Взяли ста два сурочьих шкур свежего убоя. Зарезали баранов из-за овчин на но- вые тулупы. Разложили на легкие вьюки поклажу и в то же утро снялись со сто- янки. У светлого, как слезы, озера, окруженно- го лесистыми горами, на пахучем зеленом разнотравье, дымился сожженный аил, ва- лялись жирные бараньи кишки и туши, гу- сто усыпанные фиолетовыми мухами, да за- пекались черные пятна крови на голозах уснувших скуластых людей. Через час на высоком полете собрались со всей округи сотни коршунов и беркутов. Соблазненная свежей кровью, боязливо ози- раясь, вывела из ущеЛья волчица большего- ловых нескладных сеголетков, и началось драчливое пиршество хищйиков, сухой злоб- ный клекот и металлический щелк оска- ленных зубов. С двухчасовыми остановками шли два дня и снова в быстрых речках и ключах смыли, упрятали следы. — Матерью стариной запахло. Дышится вольготно... Не так еще заживем!.. — Кра-. сный от пота Амос не чувствовал усталости. Но утром третьяго дня на лучшем нежин- ском скакуне из табора таинственно исчез Ваньша — Емелькин сын. Кинулись было Автом и Никанор за ним в погоню, но на первой же речке потеряли след и верну- лись, проклиная и самого Драноноску, и Ваньшу. * Черные пятна пожарищ еще дымились едкой гарью. Рано утром Селифон повел на реку коня. Мухортко храпнул и рванул- ся из рук. Селифон уцепился за повод, по- вернулся и увидел в переулке у забора труп Дарки. Уже вспрыгивая на спину коню, оН заметил и труп Костюхи. Селифон скакал по улице и кричал: — В переулке... У площади... убитые!.. Убитые в переулке... Застывшие на лопате желтые пальцы де- вушки, отрезанная голова, валявшаяся в пыли, преследовали его. Он обежал всю деревню, а когда вернулся к переулку, на площади шумел народ. Убитых уже подня- ли и накрыли ярко-красным куском сатана. Утром же под рухнувшим потолком заме- тили и обгорелые ноги Дмитрия Седова. Его узнали по железной пряжке На скру- тившемся от жара ремне. Тогда же в обго- ревшей, подпертой снаружи избе Герасима Андреича, в подполье, нашли задохнувше- гося восьмилетнего Вуколку Петушонка. Герасим Андреич, Пестимея Петушиха и старший сын Трефилка накануне были на покосе. К трупам с воем рванулись женщины. Люди стояли черные. С коня Селифон взглянул на проступаю- щие под яркой материей очертания мертве- цов, на воющих женщин, на суровые лица мужиков и крикнул: — В погоню! Собираться на площади!...— голос его был громок, лицо пылало, чер- ные глаза смотрели решительно. Через час у развалин сельсовета, у трупов убитых, выстроился небольшой конный отряд. Первым прискакал Фома Не- добитков, на серой, большебрюхой кобыле, усыпанной темной гречкой. За плечами у него была винтовка, а в руках топор. Однорукий Кузьма Малофеев — отец Дарки, на вороном жеребце встал рядом.