Сибирские огни, 1933, № 9-10

— Хтой-то там ночью шарится? — спро- сит она. — Открой-ка, Даниловна. От сына твово, Тихона Маркелыча поклон принес... Кинется она со старых ног и по стене будет водить рукой, отыскивая задвижку. ^— Не вижу, скажет, кто ты такой и от- куда родом будешь, но раз ты от мово Тиши... — и заплачет. Обязательно запла- чет. И вот тут-то я и скажу ей собственным своим голосом: «Мама!» Но дома Тишка не мог усидеть и полчаса. И говорил, и расспрашивал Даниловну обо всем сразу. Все хотелось спросить у матери про Вирку, но удержался. — Ты ложись и спи, — сказал он уходя. Ему стыдно было, что дома он как следует и не поговорил с матерью, а уж бежит к Виринег ца всю ночь. Придуманный, за длинную дорогу, разго- вор с Виринеей тоже вылетел из головы, когда он подбежал к ее дому. Через час все уже было обычно, словно ничего и не случилось с ним. Тот же запах паризшейся калины в печке, стол, лавки, сосновый потолок перед глазами. Тишка незаметно уснул. Утомленный длинной дорогой, за ночь он не проснулся ни разу. Рано утром Виринея затопила печь. Тиш- ка открыл глаза. За окнами выстаивалась еще глухая осенняя темь. Попробовал нак- рыться одеялом с головой и заснуть, но не мог. — В«рка! .. Расспрашивал Виркнею так же, как и мать, обо всем жадно. Ему все казалось, что и она не сообщила ему самого главного. Виринея умела рассказывать и подробно, и интгресно, а Тишка все время перебивал ее, наводил на события, связанные с ним лични. Сам того не замечая, заставил ее повторить рассказ об аресте Самохи Сухова. — Ну, а про меня-то што же говорят в деревне? — несколько раз спрашивал он ее. Тишке казалось, что она просто отмалчи- вается и почему-то не хочет говорить ему, как все были поряжены, все возмущались, что он пострадал безвинно за «артельную пасеку, ,и все думали только о безвинном шшквном страдании. — Ну, а Герасим Андреич как? — Председатель-то? Да, ничего, живет. 'Вчерась видела. — Дак, значит, ничего и он? — Ну, а ему што, известно, крутится в совете, в колхозе — дел у него на бурке не увезешь. .. Тишка начинал злиться на Виринею. «Кобыла бесчувственная! Не может быть, чтобы никто не говорил обо мне в дереа- не — ни Дмитрий Седов, ни председателя совесть не мучила. Ровно бы и не было че- ловека, пострадавшего за ихнее же добро». |Ел горячие оладьи, а сам думал все о том же. Виринея обиделась и сидела, поджав губы. За окном начинался серенький денек. Тишка вылез из-за стола. — Ну, дак значит, тово... — Он не знал, что сказать Виринее на прощаньи. А она смотрела на него по-новому, исподлобья. «Подменили, должно, его там. И не при- ласкал как следует, даже и оладушки . не похвалил...» — Значит тово... — в тон Тишке отозва- лась Виринея. Но он не заметил ее издевки и стоял на пороге, соображая, куда ему пойти в пер- вую очередь. — Коли нечего сказать, дак бог помочь, Тихон Маркелыч, — с'язвила Виринея, и щеки ее затряслись от сдерживаемой оби- ды. Так она называла Тишку только тогда, когда очень была зла на него. — До свиданья, Вира. — потеплевшим голосом сказал он и шагнул за дверь. — Мимо нас почаще, Тихон Маркелыч,— крикнула она ему с порога. А потом выско- чила на крыльцо и, не сдержав клокотав- шей ярости, выкрикивала ему вдогонку вс:, что накопилось с первого часа встречи: — Ужина ты, холодный!.. Гад ползучий!.. Прибежал, помусолил... Вор! Вор ты, и больше никто!.. ТиДка согнулся, втянул голову в плечи и побежал в узенький пер гулок. Время от времени он испуганно озирался по сторо- нам": ие слышит ли кто ругани Виринш. — Сдурела баба! Чего я ей исделал... А Мирониха все еще стояла на крыльце и озлобленно плевала в его сторону. В сельсовете был только дедка Мемнон. Он собирался топить большую, обшарпан- ную мужицкими спинами, печь и обдирал с березовых поленьев курчавое бересто. Тишка распахнул дверь и остановился на пороге. Старик обернулся и тотчас же уз- нал вошедшего. Тишка с порога окинул большую пустую комнату. Два стола у задней стены, некра- шеный шкаф, портреты Ленина и Сталина на стенах, несколько 'исписанных белыми буквами кумачевых полотнищ, растянутых у самого потолка. «Все так же как и было...»