Сибирские огни, 1928, № 5

Завхоз с политкомом вернулись из города вскоре за полночь. Ком- полка возвратился позже. Темно-синяя ночь проходила над палаточным та- бором в немом и высоком ликованье. Перемигивались золотыми улыбками звезды. Кривой и тонкий месяц болтался между ними, как тесак на груди мо- лодого солдата, подпоясавшегося чересчур высоко. Ветра стояли, неподвиж- но, точно вода в болоте. Многие красноармейцы спали под открытым небом, положив под головы вещевые мешки и накрывшись шинелями. Часовые и дневальные стояли и сидели, одервенев, заслышав шаги комполка, вздраги- вали... Двое храбро храпели. Комполка, спрыгнув с тарантаса, проходил между палаток, ящиков, сундучков, временных мертвых тел, не обращая ни на что внимания. Отчаян- ная боль разламывала голову. На лице истерично трепетал тик. Глаза, не смы- кавшиеся почти двое суток, казалось, были надрезаны и надрезы щекотал холодок, как от долгого пребывания на морозном и хлестком ветру. Не так просто было переговорить с Москвой! И прежде пришлось долго и скучно разговаривать чуть ли не с десятком представителей местных орга- нов власти и организаций. На прямом проводе высидел, точно примагничен- ный, в ожиданиях и разговорах не меньше двенадцати часов. Потом снова длились, как бесконечные очереди за продуктами по карточкам, дипломати- ческие разговоры о городе. А в результате—шиш. — Будет буря, мы поспорим...—беспорядочно и с иронией, переме- жаясь большими паузами, выстукивались отрывочные мысли—слова в череп- ной коробке комполка, будто в шумной аппаратной телеграфа. . .—Спорить, впрочем, не с кем... Будет мне бенефис и жаркий!.. И будут дезертиры!.. Странные дезертиры... Не дезертиры, а парламентские голоса «за» недове- рие... Да, да... Комполка мерещилось, что у него привязаны, вместо ног, свинцовые протезы, а он ковыляет по земле, несуразный и наполовину скощенный, как безнадежный долг в денежном лицевом счете. И так сладко, мнилось, упасть, и тотчас забыться умереть до утра, до того утра, которое мудренее... — ...Мудренее...—вновь начал выстукивать слова переутомленный и напряженный мозг. . .—Какой дурак это- выдумал?.. Самая мудрая минута— настоящая!.. Свинцовая протеза за что-то задела. Это вернуло остроту ощущения непосредственно окружающих предметов... Красноармейцы, храпы, посвисты- вание, вздохи, скрипы зубов... Комполка остановился: что под протезой?.. Ах, это—хлеб! — Хлеб! Это—страсть шикарно!.. Ведь, с утра не ел... И комполка сдался, не будучи побежден. Он опустился на землю, сел рядом со спящим красноармейцем, дрожащими руками поднял с земли кара- вай хлеба, отломил кусок и начал хищно есть. Хлеб показался необычайно вкусным, таким, какой ел только в детстве, выпросив у товарища, на улице. Комполка старательно разжевывал его, скользил глазами по неясным очер таниям предметов и людей, не стараясь угадать, что и кто они. Думал сразу обо всем. И о настоящем, и о прошедшем, и о будущем... Видел глубокую темную даль, и она казалась ему гигантской туннелъю. Слышал шорохи, шу- мы и стуки. Ощущал остывающую теплоту ночи и шершавую землю. Землей пахло—и запах был приятен. Комполка завязил зубы в мякиш, но тут же убедился, что он уже не го- лоден, положил хлеб на землю. Улыбнулся и произнес, словно придумав что-то: — Посмотрим... посмотрим...