Сибирские огни, 1928, № 5

Генерал был сух, черств и неразговорчив. С трудом наклоняясь, Корнилов сам стащил на колодке простые деше- вые сапоги. Денщик стоял рядом, не смея помочь: генерал не любил этого. — Иди!—сказал Корнилов. — Ад'ютант велели молока вам дать,—строго сказал солдат. — Не надо, ступай. Солдат вышел, осторожно затворив дверь. Генерал, ступая носками по полу, перенес лампу к столику у постели и лег под теплое шерстяное одеяло. Минут пять он лежал, закрыв глаза, от- дыхая, ни О' чем не думая. На худом темном лице выразительно проступали монгольские черты: выдающиеся скулы, узкий прямой, исчерченный морщи- нами, лоб. Что-то неуловимое, но весьма настойчивое делало Корнилова сейчас похожим на монгольского ламу. По этой голове, так бессильно вдавившейся в испачканную тенями бе- лизну подушки, никак нельзя было угадать, что она, голова эта, принадлежа- ла генералу, решившемуся на авантюристическое бегство из немецкого пле- на, бегство, стоившее жизни другим его спутникам, генералу, командовавше- му теперь одним из образцовых корпусов русской армии. Он открыл глаза, и невероятное стало фактом. В его взгляде была настойчивая устремленность и стальной холод боль- шой силы, знающей себе цену. Корнилов поднялся на локте, взял со столика книгу и начал ее перели- стывать. Это был том «Войны и мира». Корнилова не интересовали ни Пьер, ни князь Андрей, ни истории их любвей, описанные там. Генерал искал то сражение, где пятитысячный рус- ский отряд задержал на сутки превосходную армию короля Мюрата. Он жадно вчитывался в строки, посвященные Багратиону. Генералу казалось, Багратион—это он, Корнилов. Потом он отложил книгу, закрыл глаза и, сделавшись вновь похожим на монгольского ламу, стал думать. В его уме проплывали фигуры знакомых генералов, и Корнилов срав- нивал и>х с теми, что выведены в романе Толстым. «Те же люди»—думал он,—«и все то же. Шкурничество, карьеризм, желание урвать кусок, заработать деньги или чины на стихийном несчастьи— войне. Ничего не изменилось. Храбрых, честных и талантливых затирают». Вот, например, ему ни за что скоро не получить армии, да и получить ли? И он, Корнилов, не может руководить большими операциями. А царе- дворец Гурко командует лучшей русской армией и, вероятно, скоро получит фронт. Корнилов вспомнил, что месяц тому назад, когда он был Е Петрограде, Гучков, с которым он познакомился, возвратись из плена, что-то туманно на- мекал ему на возможность крупных перемен и говорил, что считает его демо- кратическим генералом, способным к огромнейшей и ответственнейшей ра- боте. Генерал вздохнул. Он не верил в возможность революции и не пред- ставлял ее себе. Революция вызывала в нем воспоминание о лохматом студен- те-еврее, которого он будучи еще артиллерийским полковником, видел во Владивостоке в девятьсот пятом году на митинге. Студент был ему мало приятен, но вспомнилось крикнутое сегодня в те- лефонную трубку командармом Гурко: , -— Чтобы контрольный пленный завтра был!—и студент показался уже не таким противным.