Сибирские огни, 1927, № 3

Сторож глядит ей вослед. Он морщит лоб, тащит из кармана кисег, трубку. Красным язычком выскакивает огонь, буроватый дым поваливает из трубки, из его рта. Дым застилает глаза, сквозь него не видно уходящей женщины. Но сторож глядит на зыблющуюся сквозь дым дорогу. Глядит и вн- ,шт чужое, но знакомое, и чем-то стократно чужим ставшее лицо. 3. Собаки кидаются прохожей под ноги, рычат и норовят ухватить ее за ■обувь, за подол юбки. Женщина отмахивается от них подобранной на дороге палкой и они отбегают от нее к воротам, к завалинкам, оттуда визжат, задыхаются, сто­ нут от ярости. Открываются окна, старушечьи, слепые окрики удерживаю'! собак, урезонивают: •— Цыть, вы!.. Цыть, язвы! Старушечьи тупые глаза подслеповато всматриваются в прохожую, оглядывают ее, разглядывают. Женщина идет кривой, широкой улицей, не глядя по сторонам, не оста­ навливаясь. Густой и пыльный июль простерся над избами. Деревня заброшенно г малолюдно встречает женщину, которая уверенно проходит мимо молчащих окон, с прильнувшими кое-где к стеклам ребячьими запачканными лицами, мимо узеньких переулков, мимо темных изб. Уверенно сворачивает она к покосившимся воротам и, встречая звонкий лай остромордой, остроухой пестрой собаки, выскочившей из подворотн! вздрогнувшим, потеплевшим голосом (и голос этот печально певуч) оклч кает его: —- Пестрый!.. Дурашка, не узнал!?.. Собака обрывает лай, пригибается к пыльной земле, метет широким хвостом пыль и, взвизгивая и рыча, узнает женщину. И, узнавши ее, кидает ся к ней, скулит, цапает лапами колени, хочет лизнуть, дрожит от возбужде ния и подпрыгнув выше, к лицу женщины, жалобно и недоверчиво, испуганж воет. — Ну, ну! пошел, Пестрый! Пошел, старик! Женщина толкает калитку и входит во двор. Остановившись во дворе она оглядывается. Она стоит, как в забытьи, и собака, поджав хвост, о с т рожно отходит от нее и издали скулит, дрожа и перебирая лапами. И собакя глядит немигающими желтыми глазами. В желтых глазах испуг и недоверчи­ вость и настороженность гаснут. И вместо них, теплеет и оживает собачья, бездонная преданность. Начисто вымытое скрипучее крылечко; из темных сеней выходит стару­ ха. Старуха вглядывается в пришедшую, шарит взглядом по башмакам, п<> платью, по котомке. Нащупав лицо (женщина, выйдя из забытья, повернула голову на скрип досок), старуха простирает руки, вскрикивает, подаетсм вперед. — Осподи!.. матушка... Аксинья!?.. Ксеша!.. Женщина, не трогаясь с места, кладет правую, свободную руку на груд^, теребит лямку от сумки и тихо говорит: — Здравствуй, кресна!.. Вот я и пришла!.. Поди, не ждали?.. Старуха разглядывает пришедшую, всплескивает руками. Плачет. Сле­ зы часто и легко катятся по темным ее морщинам. — Што ж это, осподи!?—сквозь слезы, недоуменно и горестно спраши­ вает она.—Как жа это, Ксёнушка!?..