Сибирские огни, 1927, № 3

Тунгус ведет себя в тайге, как в своей вотчине, считая, что она при­ надлежит тому, кто ее открыл и кто заботился о ней. Далеко от всяких жилищ, по дорогам, на берегу речки или озера, тунгус оставляет сети, посуду, устраивает склады припасов, прикрыв их сверху лист- веничной корой. Когда я высказал свои соображения по поводу непрочности подобного способа охраны собственности, тунгус ответил так: — Мы раньше спасались от дождя и от собак. Замков не знали. По до­ роге оставишь котел, топор,—никто не возьмет. Теперь русские научили: дальше положишь, ближе возьмешь. Самый пакостный народ. Тунгусы называют русских «луча». По-манчжурски это значит «демон, преследующий людей». Но, несмотря на все старания «рыжеволосых дьяволов», тунгусы еще не изжили воспоминаний «золотого века». — Я помню,—рассказывает Крапоткин,— как тщетно я старался об’яс- нить моим приятелям тунгусам нашу цивилизацию, построенную на индиви­ дуализме: они не понимали меня и прибегали к самым фантастическим догад­ кам («Взаимопомощь, как фактор эволюции». 1919 г., стр. 91). Тунгус еще не знает «законов, вырезанных на меди», на жестокость которых в таких прекрасных стихах жаловался Овидий,— не знают судей и наказаний. Все делается по уговору и постановлению рода— дележ урочищ, покосов, разбор семейных затруднений. Каждый старается так устроить лич­ ную жизнь, чтобы меньше давать поводов к вмешательству рода. На промысле, который обычно производится артелью, все стараются лучше передать, чем взять лишнее. Если тунгус добыл лося, он раздает мясо направо и налево, а половину шкуры отдает товарищу, старику, просто случайному человеку. Даже в сказке тунгус не изменяет своим привычкам. Забравшись на небо, он видит много диких зверей. Он бьет их и раздает мясо беднякам. В русском варианте той же сказки— человек, встретивши на небе та­ буны скота, грудит их в партии и... гонит продавать. Случай с иконой. Председатель туземного кооператива, метис и партийный человек, при­ казал убрать в помещении фактории икону. Сторож тунгус, он же красный купец, попытался возражать: — Дык как же, это я быдто молюсь... — Убрать. Здесь не молельня. Теперь бога нету, все боги—я бог, ты бог, Ивановна бог... Ивановна сняла икону, завернула в чистую тряпку и положила в ящик,— но в свою божественность не поверила, а на председателя все рассердились. — Как он сказал, что бог?—кричали тунгусы,-—Не может быть! Мы на него молиться все-равно не станем. Тащи, ребята, белку в Госторг. Один тунгус позвал меня посоветоваться. Тунгус этот разорился и перешел на оседлость, живет взимовейке русско- финского и еще какого-то бесподобного, но* мрачного типа, с огромными нарами и гигантской глинобитной печкой. У тунгуса двое больных детей,» — золо­ тушная девочка, которая ослепла, и мальчик, страдающий приступами кашля. Мальчик «закатывается» и сморкается кровью.