Сибирские огни, 1927, № 3

— Я, бабка. Ты чего сгорилась? — А как же не сгориться? Ай не видишь, чего деется? Теперь ни хле­ ба тебе нету, ни домой пробраться... — Ничего, бабка, дела идут такие. Дня через три и Енутаев в наших руках будет... вот оно! Не поняла бабка, заглянула Солнушкину в самые глаза: нет, ничего, веселые глаза и щеки рдеют. Тогда махнула рукой на толстого с шашкой: — Это в каких же—в наших? — Ну, а ты ладно!— засмеялся Солнушкин,—после расчухаешь, а сей­ час айда ко мне, заночуешь. — ...а как знал он, што печальна я была об своих детях. Баба, мол, она, баба и есть, ну, и доверялся мне во всех мыслях... об семье своей рас­ сказал... шесть челэк, детишки мал-мала меньше... оставил, слышь, в Енутае- ве, а дня через три, слышь, надеюсь увидеться... Ну, повел меня в сад, путлял, путлял по нему, старинный сад, завел в вишарник... вишни—обсьипано, на пол валится, спелая, ядреная. Ешь, говорит, Петровна, за милую душу, и ушел. А мне и не до вишни. Потрогала одну, другую, так ни единой и не процведала. Посидела Петровна в вишарнике, погрустила и побрела к дому. Солнушкин стоял, наклонившись над столом, ярко горела лампа, напро­ тив сидел кто-то толстый и спокойный, видна была только выпуклая грудь и одно плечо с серебряным погоном. — A-а, это ты, матушка?— обернулся Солнушкин, торопливо грызя но­ готь,— иди, ляг, вот в комнатушке, умаялась? Петровна легла, но от лампы, погона и торопливости Солнушкина и еще от груды бумаг в бабкино сердце вошла смутная заноза: — ...и тут я успо'мнила, постой! Солнушкин! Дак это Филька Солнуш­ кин, прайдак извесный! Отец его в деревне трактирщиком был,—хайло! Ус- помнила и из веры тут вышла, сердце заломило, дай, мол, послухаю? Чево это он удумал? К чему бумаги? Ощупкой да тихонько подвинулась к двери, уле­ глась поплотнее, на бок, платок за ухо закинула... Солнушкин выпрямился, залез в глубокий карман брюк и вытащил пач­ ку бумаг. Он торопливо мял их, стараясь развернуть верхний тонкий листок, и руки у него казались вдруг вспотевшими и неловкими. С усилием распла­ став бумажку, он опять низко нагнулся к столу, и из-под абажура осветило его налитые румянцем щеки и растерянно открытый рот. Толстый человек напротив медленно качнулся к столу и свесил длин­ ный ус на слипшийся комок бумаг. На распластанных листах, рядом с торопливой смазанной печатью, го­ лубел свежий штамп Исполкома, и от печати расползались корявые строки подписей. Пухлые, неторопливые пальцы перебрали бумаги и отодвинулись. Тогда Солнушкин сгреб бумаги в кучу, подбежал к голландке, с шумом открутил дверцу и запалил весь комок. — Ну... теперь... верите?— подбежал он к столу, когда пламя потухло и с вялым треском рассыпался пепел:—Дом отобрали... два дома... милый, кровь говорит... только за планом и был у них... людей готовил... вот оно! Толстый поднялся во весь свой огромный рост и спиной заслонил Сод- нушкина, но видно1было, как крепко они слились в рукопожатии и надолго наклонились над листом бумаги на столе.