Сибирские огни, 1927, № 3
— Ишь ты, и зверя не видать!—подумал купец и вмиг как-то>, беспри чинно, припомнил раннее, смутное детство, один отчетливый эпизод из темени времен. Как, где и зачем попал он, Павлушка Абрулин, худородного мужика из деревни Таловой, в барский лес дубовый—память не упомнила. Сохранился в сознании отчетливый живой миг: среди бурых великанов, уходящих голо вами в неведомую неразборную высь, прижавшись худеньким тельцем к теп лой мамке с лукошком в руках, стоит Павлушка, зачарованный вылезающи ми отовсюду страхами. И тогда терпкий, как теперь, стоял вокруг запах прелого, прошлогоднего, шумливого под ногой листа. И, кто знает—не от того ли на век притянул к себе Павлушку лес, не с тех ли пор шли корни привязчивые! ... Снега не было и в лесу. Суходольная по верху дорога внезапно ушла под гору и вывела след на гулкую по-весеннему в сопочных стремнинах, в клочковатых пенистых узорах—Кшу. У штабелей леса, квадратами выров нявшихся длинным извилистым вдоль по берегу блестящим на солнце червем, копошились люди. Крепко ударило в нос смольем свеже спиленного бревна. Оттуда шел уже озабоченный Иван Алексеевич, за ним торопился впривалку (знать, нога не совсем поджила,— подумалось купцу) на левый бок сплавщик Сенька Криворотое. 4. Одновременно со спуском бревен в воду у Андреевки начали делать бон. Приходилось торопиться. Суток через пять могли подойти головные бревна. А работа не клеилась. Верхне-андреевцы никак не шли на поденщину, хоть хорошую купец дал цену—боялся воду упустить промедлением. Мужики, отпыхавшись и отсеявшись на клочках отвоеванных у тайги тяжким трудом увальной, глинистой по задам земли, кучками ходили на бе рег, где ковырялись с ленцой пригнанные сверху корейцы. — Эй, ирбо!—приставали там гурьбой то к одному, то к другому:— Куда земля нашел другой года? Зачем канходи... Мужики в открытую грозились сжить корейцев с земли. Заморенные, с обветренными желто-серыми лицами рабочие бросали дело и, присев тут же, около, на корточках гортанно-неразборно перекликались между собой в пе тушиной тишине, посасывая трубки. После опять брались нехотя за работу: г.ахота проходила, а скудоемные амбары были попрежнему пусты. Сенька Криворотое боталом мотался по реке сверху вниз. В один день приходилось бывать и там и тут. В натужном труде, в двужильных заботах некогда было думать о растущем вокруг отчуждении, о скрытой враждебно сти однодеревенцев. Первые штуки леса мольем, в одиночку, уже подходили к Андреевке. Тут, на бону, выждавши партию, следовало их переплотовать и далее к морю гнать плотами. Не впервой Сенька гнал змеиные, растянув шиеся во всю ширь Кши послушные караваны леса в недалекий, через залив, город. Знал мужик по приметам весь давно изученный фарватер реки. От великих просторов, от весенних пахлых дымом гор голова у Сень ки всегда идет кругом в терпкой, сладкой истоме. Каждую весну ему вспоми наются искристые дорожные ночи завороженные. Да и как забыть лихому сплавщику кедровый, над водою дух, что стелется по реке незабываемым аро матом на многие версты, пока караван идет в пути! Дома бабья тревожная печаль, натужная совесть, что сова в безглазую ночь, постылела, гнала вон из ИЗбы. ' ] ...Ночами бон гудел туту натянутой струной. Задержанная поперек в
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2