Сибирские огни, 1927, № 3
Срезанный трос. С. Горлов. 1. Зимой еще купцу Абрулину (хоть родом он был исконний томбаш-са- ламатник, а звали его за глаза за прозвище на деревне—туркой) тяжкие подвохи, озорные шутки андреевцев верхних пришлись не с нутра. Ополоумели вдруг мужики, по трешне со штуки заломили за спуск с лесосеки! До марта, пока искристые снега непочатой горой лежали на полях, в ле су—Абрулин канителил. На лесосеке уныло копошились с раннего' утра до поздней поры трое саней из Андреевки-Нижней. И оттого наверху, на горе, бревен не убывало, и оттого берег реки был пустынен и гол, когда шалая весна хлынула внезапно с гор. — Повинись!— приказывали верхне-андреевцы на сходе:—Дай настоя щую цену—в неделю выдергаем. Купец клялся слезливо, божился на миру об убытках, набавлял полтин никами и четвертаками. Возчиков стало приметней, но и весна не ждала. Рас пустило вдруг дороги. Приказчик Лагутин из лесу просил еще надбавить цену: из партии в ты сячу штук было всего вытащено' на берег триста лесин. Дорога стала тяжка, никто не ехал в помощь. А уж в бездонной синеве по незримым воздушным путям тронулись пти чьи стаи. Днями, ночами, утренними зорями воздушная синь стоном стонала от птичьего тревожного гомона. Весна— ленивая уссурийская—шла в тума нах, ростепелях, в ненастьи. Как-то утром по грязевой уличной жижице протянулось в лес с десяток подвод из Нижней Андреевки. На перепутьи мужики забежали к купцу за за датками. Абрулин трясучими руками выкинул на брата по червонцу и, когда последние сани растаяли в синей мгле лесной, весенней,— прикинул на бумаге карандашным огрызком—лют старик был на деньги, каждую вещь до износа пользовывал—сколь чистоганом придется ему. За завтраком шутил над Митревной-хозяйкой, над ее покорством бабьим изгалялся жирным смехом. Митревна смешком да прибаутками веселила купцов день, так ладно начатый.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2