Сибирские огни, 1927, № 3
Приятели Гориллы, которых он позвал на поминки, шли за санями чер ной кучкой. Прошли белую церковку, похожую на свечку. Березы метлами заметали буран. Натыкаясь на кресты, увязая в сугробах и отфыркиваясь, разыскали ра зинутую могилу. Онька остановилась у гнилого кола от изгороди вокруг могилы детей Сапунковых и утерла лицо и руки. Наскоро заколотив крышку, опускали гроб. Опоздав, махался кадиль ницей поп. Горилла уехал с приятелями на санях. Ветер в клочки1 p-вал Гальку. Она плакала, прикрываясь кулаками, и бежала за Онькой. Онька увидела, дождалась и обняла ее. Они остановились во вьюжном вихре и поплакали. В кухне было тихо и жарко. У плиты сидела Дунька и монашка. Толстая Дунька обратила к сестрам обвислое жалостливое лицо. — Куда теперь головушки приклонят? Сиротинки бездомные! Монашка зыркнула глазками из-под черного платочка. — Дом не паром—всех не увезеть. В люди пойдуть. — Д’мила моя,— сказала Дунька, не принимая монашкиной мудрости,— в людях-то крючит, а дома стены жить помогают. — Бог сирот любит. — Они, чать, комсомолки. Пришел Горилла и увел обеих женщин пить вино. Онька с Галькой ушли за перегородку. После смерти матери Горилла переселился в комнату, а они на его место. Когда к сумеркам разошлись пьяные гости, Горилла пришел к сестрам. — Не вертись под ногами,—сказал он Гальке,— дай об деле поговорить Она, как зайчонок, прошмыгнула у него под рукой и, ушла из кухни. Горилла сел на койку. — Вам чего надо?—спросила Онька. — Поговорить, как ты думаешь ориентироваться в будущей жизни. Свистать в дыру не станешь. — Уйдем от вас. Нагляделись. Горилла не рассердился. Он был пьян, на его рыхлой губе висела светлая нитка слюны. — Если хочешь, можешь остаться и у меня. Он положил ей на плечо руку. — Щи варить что ли? Или целоваться с тобой? Горилла, не улыбаясь, накренился и схватил ее за грудь. — Глазастый ведьменыш! Можно и целоваться. Онька ударилась затылком о железные прутья. — Да тебе чего надо? Он бросил ее на подушку. — Уйди!— отчаянно метнулась Онька и вцепилась в мохнатое, рыхлое лицо. — Сбесилась, дура,— сказал Горилла, поднимаясь.—Не любо—не про сим. С комсомольцами, стерва, привыкла. Он вышел, пнув в дверях Гальку, ка к щенка, и вернулся. — К завтрему освободите помещение. Я жильцов буду искать. — Пропади ты,— крикнула Онька с бешеными глазами.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2