Сибирские огни, 1927, № 3

Онька заметалась, как подшибленная. Она наткнулась на дверь и опять очутилась в комнате. Мать лежала неподвижно с распахнутыми глазами, и что-то булькало у нее в горле. — Галя!—крикнула Онька. — Говорил, на спектакль ушла,—сказал Горилла, входя в комнату. Он подошел к постели и взял мать за руку. Бульканье прекратилось. — Кончилась. Пулыд стоит. Он попробовал закрыть ей глаза. Онька в ужасе схватила его за руки. — Не троньте, она живая. — Говорю—пульц стоит,—повторил Горилла и опять попробовал за­ крыть матери глаза. Онька услышала, как кто-то крикнул диким голосом, и сейчас же поня­ ла, что кричит она сама. — Кричать зря,—сказал Горилла,— известно было, что умрет. Он потрогал лицо’ матери. — Поставь самовар. Обмыть надо, пока не застыла. — Не стану я,—сказала Онька и тоже провела рукой по лицу. Лицо было теплое. * * * Горилла сходил за монашкой и, сидя около стола, на котором лежала, мертвая, слушал, как монашка начитывает. Онька бегала в ЗАГС, к могильщикам и гробовщикам. — Ишь, уселся, бог турецкий,— думала она, и, улучив минуту, к о ­ гда Горилла вышел из комнаты, прогнала монашку. — Хоронить будем без попа,—заявила она, когда Горилла вернулся. Он ощетинился, оделся и вернул монашку. — Вы готовы мать, как собаку, в навозе зарыть, но я не допущу из­ галяться над покойницей и все сделаю по обычаю. Горилла сам сходил в лавку и принес масла и яиц. Потом позвал Оньку — Зла на тебя не держу. Стряпать будешь? А попа все равно позову. Одиннадцатилетняя Галька, с черным рыльцем, пряталась за Онькину спину и шмыгала носом. — И зовите. Все равно не воскреснет. А стряпать на вас не имею же­ лания,—сказала Онька. Галька поплелась за ней. — Зазнались, сволочи,— проговорил Горилла, без особенной впрочем злобы, и пошел к Дуньке-повитухе, которая занимала вторую комнату. * В день похорон вдруг сорвался, заиграл буран, заметая небо. Толстая Дунька-повитуха, оставшаяся дома стряпать блины, вышла про­ водить покойницу за ворота. Озорной ветер загнул ей подол. — Это чо же погода дурит-то така,—сказала старуха, прикрываясь,— вот дура-то. Снег заносил унылого, дребезжащего попа в тусклой ризёнке и запора­ шивал голый некрашеный гроб.