Сибирские огни, 1927, № 3

У калитки он перецеловал ее холодные губы, глаза и просыпавшиеся волосы. Долго стояли у забора. — Не ходи,— просил он каждый раз, как она бралась за кольцо. Наконец, Онька толкнула калитку и прошмыгнула во двор. — Постой, постой!— вернул ее Гребенщик.— Протоколы-то возьми обратно. — Почему? —- Никакого* отчета не будет. Мне просто хотелось письмо тебе написать. Ветер сорвал с забора афишу, и она полетела через дорогу. * Дома горел свет. Мать лежала желтенькая, малая, на полосатой подушке и перебирала худыми пальцами одеяло. Онька бросила жакетку на сундук, кепку на стол, села на постель. — Чего* вы, мама? — Да ничего. Она тихонько застонала. — Ну вот. Онька убрала со лба волосы и сложила руки на коленях. Но и под ко ­ ленками звенела кровь, не только в груди. Эх, не только в груди звенела кровь! — Пожалей меня, Оничка,—сказала мать,— одна умираю. Горилла вдруг вернулся и вошел в комнату, стуча палкой. Позади него ■оставались темные следы. — Не состоялось,—сказал он басом и подошел к постели. — Ну, как? ...и положил на подушку конфету в цветной бумажке. — Не ем я их. Слабый голос тлел, угасая. — Принес бы пирожное. — Пирожного тебе нельзя,—сказал Горилла. — Нет, можно. Пальцами о«а разглаживала кофту у себя на груди. — Нет можно*,— повторила она и умоляюще посмотрела на Гориллу,— пирожное... — Нет,— отрубил он и вышел. У матери по желтым щекам потекли слезы. Онька захлебнулась и, упав на колени перед койкой, закричала исступленно. — Маминька! Не плачьте, он проклятый! Я вам куплю пирожное. Она кинулась в кухню. На лавке сидел Горилла и ел колбасу. Онька вцепилась в него. — Гаврил Семеныч, дайте денег, у вас есть. Он перестал жевать. — Денег? Не дам. — Давайте. Он освободился от ее рук, как от колючек, приставших в поле, и, со­ брав со стола кружки колбасы, ушел за перегородку.