Сибирские огни, 1927, № 3

— Бегай, как кошка ободранная. Над крыльцом распласталась зеленая бакалейная вывеска: Школа рабочей молодежи В раздевалке, песьей конуре без окон, было темно и только перед зер­ калом светилась лампочка. Онька не утерпела—-заглянула в светлый круг. Мелькнуло темное лицо, запорошенное кудрями, и серый рваный рукав. На лестнице увидела: идет голубоглазая девчонка с ведром молока, ко ­ рову зава доила. У Оньки заболело сердце. Наверное, у него такая же невеста осталась в селе. С голубым потуплен­ ным взором, а на спине мелко-писанная, позабытая в городе, коса. Не комсомолка! Ну-да! Уроки уже начались. Белые двери по сторонам коридора подслушивали, не закричит ли кто, не затопает ли. Гребенщик— косматый, клочья от шубы летят,—стоял около батареи. Ткнула. — Вот протоколы. Что не на уроке? — Замерз здорово. С улицы сейчас пришел. Он спрятал голову в шубу и остался от него только белокурый затылок. He глядит, не взглянет. — До свиданья, пойду. Ах, как горько хотелось заплакать! Гребенщик вдруг отмахнулся от шубы и удержал ее за руку. — Чего в школе вчера не была? — Мать больна. Так больно и сладко было стоять, держась за руку и глядеть в лицо с ветряным румянцем. Вырвалась и побежала прочь по гулкому коридору. — Онька, ты и говорить со мной не хочешь? Она остановилась. — Да ть;... ты сам не глядишь на меня никогда. Подошла, крадучи, и заглянула в серые тревожные глаза. Глаза закрылись. — Я старался не глядеть на тебя. Чего глазеть, если не по нраву пришелся? Онька сжала руки. — Гребенщик, ты разве не знаешь, что я тебя люблю? Это незнакомое слово, много раз говоренное и слышанное, наполнило ее нестерпимой болью, и она попросила: — Дай мне твою руку. Он схватил ее и запахнул. Любовь истомила их в душной берлоге. — Хочешь, поцелую? — Поцелуй,—сказала она так тихо, что он спросил: ■— Что? — Не на-адо. Он прильнул к ней. Она гнулась в его руках.