Сибирские огни, 1927, № 3

За перегородкой раздается шорох. В дверях показывается Ксения. При слонившись к перегородке, она почти спокойно, но с какой-то усталостью в голосе говорит: — Вечером ты подсчитай... Должна я тебе за работу... Скажешь, как у нас с расчетом выходит... — Какие долги!—вспыхивает Павел.—Ты мне ничего не должна. — Ладно!—сурово перебивает его Ксения.—Я знаю... Ты у меня в ра­ ботниках кою пору прожил... Получишь расчет... — Ксения!—голос у Павла звенит обидою и стыдом.—Не обижай, Ксе­ ния!.. Разве я у тебя работником был?.. — В работниках! — жестко отвечает Ксения. — О прочем забудь... Утресь крестная свезет тебя на станок... Больше тебя не держу!.. — Ксения!.. Но Ксения глядит гневно и непримиримо. Павел нагибается к ичигам. Он прячет лицо, на котором пламенеет стыд. 32. Утро тает. Серые светы, облепившие окна, окрепли, пролились ясным белым блеском. Солнце отразилось в снегах, синие тени стали гуще и резче. День встал крепкий, морозный, сияющий. Ксения прислонилась к стене, бесцельно, напряженно, невидящим гла­ зом смотрела в обледенелое окно... Это уже все прошло. С рассветом безмолвно и угрюмо проснулась жизнь. Павел связал свою котомку, потолокся возле лавки. Потом вышел на зов крестной, пошел за­ прягать лошадь. Потом сиротливо бурлил самовар на столе, и только одна крестная, Ари­ на Васильевна, обжигаясь, пьет торопливо жидкий чай. И когда затягивал последний пояс на себе Павел, когда брался за шап­ ку, повернулся он ко Ксении1, поднял на нее глаза. Глаза вздрогнули, и вздрог­ нул голос: — Ну, прощай... Спасибо тебе, Ксения... за все. Но холоден, глух и отчужденно' бесстрастен был ответ: — Прощай... ... Это уже все прошло. Теперь в избе никого нет. Теперь никого не стыдно, не пред кем хорониться, скрываться. Теперь можно глубоко, до1боли в груди вздохнуть, опуститься, опустить голову на руки и открыть сердце пред самой собою. Заплакать щедрыми, колючими, опьяняющими, обессили­ вающими бабьими слезами. Сначала эти слезы холодным тугим комком стынут в груди, давят и то­ мят грудь. Сначала нет выхода слезам. И с застывшим, с холодным, как душа ее, лицом стоит Ксения посреди избы, и мудрое затишье избяное не тре­ вожит, видимо, ее, и острая скорбь ее молчит. Но- какое-то мимолетное, какое-то внезапное воспоминание окатывает ее жаром. Она прислушивается к чему-то, она беспокойно оглядывается, ее грудь тяжело вздымается от глу­ бокого вздоха. Этот вздох содрогает ее, она слепо, покачиваясь, идет к лавке, обессиленная опускается на нее, заламывает руки, и вопль, острый и осво­ божденный, вырывается из ее трепещущих губ. И слезы приходят бурно, неудержимо, дико. Когда первые слезы отпускают ее, Ксения подходит к двери, заклады­ вает ее на крюк, а потом бросается на постель—и вволю, досыта, безудержно плачет.