Сибирские огни, 1927, № 3

— Пора. В шесть заседание. — Торопитесь вы все,—ворчит Коврижкин,—заседаете... Тут я еще хотел с тобой no-душам поговорить.... Мне бы работу другую. Чтоб мыслей поменьше. Пусть бы рукам натуга да маята... Не пристроен я языком ору­ довать. Он у меня ленивый... Да, случается, не то, что нужно, брякнет... Торо­ пишься ты, а я до пункта хотел с тобой договориться. До самого главного пункта моей жизни... Застегивая одной рукой пуговицы тужурки, а другой ухватывая на ходу шапку, Протасов, плохо слушая Коврижкина, говорит: — О пунктах, Ефимыч, как-нибудь, когда посвободнее будет... Ну, поехали!.. Коврижкин лапает свою ушанку и темной тенью, разрывая дымные те­ нета, мечется за Протасовым. 31. В морозном затишьи каждый звук четок и остер. За рекою лает собака, и эхо относит этот лай от стылого хребта в улицы и тревожит деревенских псов. Пестрый бежит впереди лошади, приостанавливается, вслушивается в чужой лай, ворчит, встряхивается и трусит дальше. Зябко’ кутаясь в дошку, Павел идет за возом. Идет и поколачивает на ходу ногой об ногу: декабрь­ ские стыли взялись, видно, дружно и цепко. Павел выворачивает из переулочка на широкую улицу. Пестрый с раз­ бегу обскакивает встречного человека и коротко тявкает. Человек ковыляет неуклюже, раскорякой. Кричит на собаку, смотрит на лошадь, на воз дров, на Павла. — Это ты, самоход?.. Хозяйствуешь?.. — Здорово!—не останавливаясь, кивает головою Павел. — Стой!.. Куды бежишь? Я человек обчественный, старый,—ты мне уваженье делай... Вишь, я проразгуляться вышел... Ломит у меня башку... Павел останавливается, ждет. С опадающих тощих боков лошади тяже­ ло валит пар. — Умял скотину... Худо хозяйствуешь... Уходишь, што ли? — Не знаю,—хмуро отвечает Павел,—не собирался...—и спохваты­ вается, торопится. — Ну, оставайся, Афанасий... Мне времени нет болтаться тут. — Чудак!—сердится Афанасий.—Ты не торопись... Ты у старого че­ ловека про свою положению спроси... Ты не гордись и прямо вот шапочку долой и, мол: «низвините, Афанасий Потапыч, разгадайте мне мою положе­ нию, какому моему поступку быть?». И скажу я тебе, как обчественный че­ ловек: «уходи, собирай причиндал весь свой, бросай бабенку и айда!». Вот... Павел понукает лошадь. Воз срывается с места, снег под полозьями скрипит и визжит. Пестрый уносится легко- и бесшумно, распуская нарядный хвост, далеко вперед. — С-сукин сын!—кричит Афанасий, оставаясь один на пустынной ули­ це..— Самый настоящий сукин сын!.. Что б тя язвило!.. Павел слышит крики Афанасия, но не оборачивается. Он нахлестывает лошадь. Над лошадью зыблется пар. Под полозьями укутанная деревенская уличная дорога визжит и поет. Лошадь сама, без понуканья и похлестывав'-° почуяв близость жилья, шагает быстрее. Пестрый врывается в полуоткрытые ворота. Павел в’езжает во двор. Он оставляет лошадь с невьшряженньгм возом и входит в избу. — Теперь, выходит, что и проходу скоро в деревне не будет!—раздра­ женно говорит он, сбрасывая на. лавку рукавицы и доху.