Сибирские огни, 1927, № 3

— Ты не хлопочи1зря, Васильевна. Противу всех не пойдешь. Не по нутру мужикам Ксенкина затея... Ну, а наших мужиков не переспоришь. Не хлопочи! Лучше ты скажи им, девке твоей да тому, приходящему, скажи им прямо в глаза— пущай не перечат миру! Не дело это. Нехорошо! Арина Васильевна уходит от соседей, от подружек, от старух рассла­ бленных, прибитая сомнениями и тревогами. Дома застает она настороженность и тишину. Зимний теплый уют в избе. Густыми сливками закидал моров стекла. От печи льется густой жар. Пахнет березовыми лучинами. В зимнем уюте хорошо бы дремотно1склоняться над какой-нибудь не­ трудной домашней работой. Склоняться и слушать рокот спокойной и нето­ ропливой речи. А вот здесь стынет молчание. Павел сжался на лавке и молча ковы­ ряет шилом рыжие ремни, чинит сбрую. Ксения перебирается в сундуке, и оба безмолвны. И Арина Васильевна, удрученная этим безмолвием, с деланным оживле­ нием рассыпается словами: — У Воробьевских мужики из волости приехали, коня привели. Хоро­ ший конь. Пофартило людям, совсем сходно1 выменяли... Нынче, бают, ско­ тину на хлеб напроходь меняют... В дальних-то местах отощал народ, нослед- ний хлеб доедат... Крестная сыплет словами, суетится и примечает: Павел ткнул шилом гнилую разлезающуюся кожу и прислушивается к словам и, видимо, соби­ рается что-то сказать, но не говорит; Ксения, сжав губы, перебирает тряпье и ни на кого не глядит. И, может быть, вовсе и не слушает. Не в силах остановиться, цепляясь за что-то, пугаясь молчания, Арина Васильевна, не думая, не соображая, выпаливает: — Вот бы, Ксена, нам бы скотинку, выменять... лошадь бы... Павел откладывает шило и ремень. Взглядывает на Арину Васильевну и отворачивается. Ксения отходит от сундука и грубо кричит: — Ты, крестна, чего по-напрасну сказки рассказываешь? Откуда это, на какие-такие достатки мены устраивать? Нас, может, скоро люди отсюда со свету сживут, а ты— ло-шадь-бы!.. вы-менять!.. Не люблю побасенок!.. Слышишь, не люблю!.. Арина Васильевна ошеломленно тянется вздрагивающей рукою к го­ ловному платку: закипают слезы, мутят глаза. Не слыхала она раньше от Ксении таких слов, такого голоса. Она всхлипывает и бормочет жалостливые, обиженные слова: — Что же это ты, Ксеночка? Уж и слова сказать разве нельзя?.. Обидно мне... — Обидно!?..—Ксения выходит на средину избы, опаленная, гневная. Видно, долго она сдерживала в себе то, что вот сейчас вырвется из ее сердца. — Обидно тебе?.. А мне каково?.. Меня пошто мытарят? Меня вот душат здесь, жизни моей не хотят ходу давать... У меня вся, можно сказать, душа изныла, все сердушко изболелось... А ты про то, что у людей, да как у людей... Людям что!? Им до нас делу никакого не должно быть, а они ши­ пят!.. Слыхала, наверно, как обо мне по деревне высказывают... Эх!.. Внезапно Ксения умолкает, поворачивается и выходит из избы. Арина Васильевна трет углом платка заплаканные глаза. Павел приби­ рает недочиненную сбрую и, пряча лицо от старухи, хмуро говорит: — Видать, самое лучшее—собирать мне монатки... Сживут. И Ксению всю изломают...