Сибирские огни, 1927, № 3

лается белизной своей с белым покоем рек-w, глядит пустынным, задумчивым и важным. Тогда ярче среда окружающей белой, зимней ясности обвиснув­ ший красный флаг. В трех этажах белоколонного дома, во множество комнат, черными бук­ вами на стенах, на деерях выведены надшей Одна надпись кричит: Уком ВКП (б). В эту дверь чаще, чем в другие, заходят озябшие, покрытые куржа- ком дальней дороги люди. В эту дверь, подобно другим, входит, неся с собою острый и бодрящий запах снежньгх ветров, Коврижкин. — Э-э, путешественник!—встречает его веселый и приветливый окрик:—- Вернулся? — Вернулся. — Мало же ты гостил в своих местах. Подчевали плохо разве? — Мы тебя, Ефимыч, не ждали... -— Ну, вот, я нежданно и прикатил! Коврижкин посверкивает зубами. Короткие волосы курчавятся на го­ лове; две глубокие борозды идут ото лба к переносице и словно давят на глаз­ ницы. Серые глаза смотрят ласково, но сторожко. — Вот и прикатил!—повторяет он.—Чего мне без дела зря трепать­ ся— я непривышен к гулянкам. — Ну, ладно... Это хорошо, что ты раньше. Запряжем тебя, держись! — Запрягайте! Выдюжу! Люди входят и выходят. Со входящими людьми проползают в комнату шумы и заботы и озабоченность. Вокруг Коврижкина, не останавливаясь ни на мгновенье, влечется стремительно и безостановочно деловая, суматошли­ вая жизнь. Коврижкин сразу же становится на привычное место свое и вместе с другими впрягается в повседневную работу. И только к концу рабочего дня, случайно осташись один-на-один с се­ кретарем укома, он ожесточенно трет и теребит короткие волосы, смотрит в сторону и жалуется: — Слышь, неувязка у меня, товарищ Протасов, выходит. — С чем? В чем? — Да вот связчицу я свою поглядеть захотел. Хорошая баба, много она с нами в девятнадцатом году беспокойства натерпелась... Я к ней, приспосо­ бить ее к делу настоящему, было, хотел, а она себе мужика завела... — А ты что?—смеясь, перебивает Протасов.—Сам ее для себя пригля­ дел? Так? — Да нет...— нетерпеливо и досадливо отмахивается Коврижкин.— Не в етим дело... Ты смешки-то оставь... Она мне для етого не надобна. Тут об­ стоятельство совсем даже наоборот... У Коврижкина слова корявые, тяжелые. Коерижкину трудно высказать заветное слово ясно и понятно. Он темнеет от огорчения, вот оттого, что та­ кое ясное, такое бесхитростное и каждому понятное дело не может он сразу н толково рассказать Протасову. Коврижкин путается, подбирает слова, сопит. — Тут обстоятельство такое...--нрорячится он.—Была женчина рабоче- ! рестьянокому делу преданная, даже серьезно через это пострадала, и следо­ вало бы ей обчественными делами орудовать... А она засела в деревню свою— ничем ни к чему, и ко 'всему этому белого к себе в мужья приспособила... Са­ мую паршивую контр-революцию... —- Если контр-революционер—нужно из’ять. —- Из’ять!—-взматквается головой, кривится Коврижкин.—Его куда бу­ дешь. изымать, если он свою порцию отсидел!..