Сибирские огни, 1927, № 3

— Ну, я, дядя Архип, не таковская! Со мной много не покуражишься! — Ладно, ладно, девка! Всяко бывает!.. Дверь отворяется; дверь впускает в избу Павла. Ксения отходит от Архипа. Архип поворачивается к вошедшему и ухмыляется. — Вот, слышь, Павдуха,— говорит он,—тут у нас с Ксенией задача выхо­ дит. Я ее спрашиваю: откуль, мол, Павел—это ты-то—заявился? А она: мол, не знаю, из городу... А окончательного сообщения сделать не может... Павел переводит взгляд от Архипа на Ксению и обратно. Ксения молчит и прячет глаз в сторону. Павел вздыхает и, опуская взор, говорит: Я Ксении про себя все могу рассказать. Без утайки... Она не допыты­ валась, я и не говорил. Ксения срывается с места,, встает между обоими мужчинами и опускает руки. — Я и теперь не допытываюсь, Павел! Молчи! Не надо!.. Это Архип Сте- паныч чудит... Это ему заделье пришло вьгзнать, а я и без того могу... И даже не хочу я ничего знать!.. Слышишь, не хочу!.. Мужики изумленно слушают почти исступленный крик женщины. Крестная украдкой оглядывается на Архипа и качает головой. — Ну, ладно!—шумно вставая со скамьи, кончает разговор Архип.— Ладно! Мне, однако, пора дальше подаваться. Где это у меня Василей Архитшч друг мой разлюбезный, ямщичок мой замечательный? Поди обладился он, ждет, чай, меня... 21. В долгую, крепкую, снежную ночь лежат оба, один возле другого без сна. Лежат и обманывают друг друга: спим, мол, крепко и бездумно спим. Но невзначай протяжный вздох вскрывает обман, и вслед за этим вздо­ хом шопот: — Не спишь? Почему не спишь? — Не знаю, Павел. Не спится отчего-то... А ты разве спал? Ты, однако, тоже глаз не сомкнул... — Ночи длинные стали. Сколько еще до свету времени, вот и не идет сон. Изба таит в темноте шопоты. Шорохи отлипают от стен и плывут. Они плывут и колеблются над этими двумя, которые снова умолкают и опять при­ кидываются спящими. Ночные часы идут вразвалку, не торопясь. Снежной ночи некуда спе­ шить: солнце встанет над хребтами бледное, укутанное холодными туманами, чуть-чуть потревожит розоватыми лучами,синие морщины теней. Солнце не обрадует радостью яркою и многоцветною. Некуда ночи спешить. В шорохах, в шопотах, в неуловимых вздохах влечется она—покойная, сонная, усталая. Но снова зыбкая настороженность ночи рвется шопотом: — Павел! — Слышу... Спи, Ксения. — Павел... А не обрыдна я тебе такая... одноглазая? Не обрыдна? • — Да нет же, нет!.. Сама чувствуешь. Разве был бы я с тобою такой, если б противна была ты мне?.. — Ой, боюсь я, Павел!.. Я жизыо напуганная. Со мной всякое бывало. Ежли б тебе рассказать все... — Ты, ка к хочешь,—можешь и рассказывать, и молчать о прошедшем. Я сам жизнью покорёбан. Здорово... Мне бы тебе самому, Ксения, по-настоя­ щему все порассказать надо... — Об чем рассказывать? Не надо... Что было, то, значит, прошло. Меня быльем не ударишь. Я вот одного боюсь: кабы у тебя сердце от меня не от­ шатнулось...