Сибирские огни, 1927, № 3

Новое в сибирской истории. Проф. Н. Козьмии. Работы, на которых я намерен остановить внимание читателей, не представляют последней новинки. Но они опубликованы! в годы, когда науч­ ные вопросы были отодвинуты с поля зрения читателей чересчур остро стояв­ шими' интересами повседневной жизни, когда нужно было налаживать эту жизнь, и было не до научной книги, по крайней мере, той, которая не трак­ товала' об экономике и технике. А теоретическая мысль, между тем, не за­ мирала. Специалисты работали. И теперь не лишне заняться подведением ито­ гов и смотром, что нам предыдущие годы дали в смысле хотя бы движения такой важной краеведческой дисциплины, как сибирская история. Среда исследователей в последней области надо признать заслуживаю­ щим особого внимания московского историка С. В. Бахрушина. Он дал не­ сколько работ, весьма свежих и по материалу, и по не совсем заурядному подходу к затронутым темам. В сборнике «Века» (Петроград. 1924) С. В. Бахрушиным помещен не­ большой этюд под заголовком «Андрей Федорович Палицын» (русский ин­ теллигент XV II в ). Эпод занимает всего 31 стр. и использует, главным об­ разом, дела старых лет архива б. Министерства Иностранных Дел и архива б. Мин. Юстиции (дела Сибирского Приказа). Дела относятся к довольно обычной в XV II в. скандальной истории ссорьг двух воевод, в данном слу­ чае;—мангазейских— Кокорева и Палицина. Ссора, ка к опять-таки нередко тогда, случашюсь, заходила очень далеко: воеводы пускали в ход оружие и вели форменные кровопролитные сражения друг с другом. Но сражались не только оружием, но и доносами в Москву. Сыскное дело и сохранило ин­ тересные документы, использованные С. В. Бахрушиным не только для вос­ становления картины событий, разгоравшихся около этого характерного, но не исключительного, инциндента (правда, затянувшегося на целое трехлетие), сколько для характеристики того людского материала!, которым приходилось оперировать старой сибирской истории. Один из воевод, Кокорев, был весьма примитивен, элементарен. Это был тупой, типичный воевода-насильник и грабитель; но Палицин оказался и с красочной романтической карьерой авантюриста и «выдвиженца» эпохи смуты и первых Романовых и запасом данных для роли представителя не особенно близкой, но не так уж и далекой от нас, своеобразной образован­ ности русских людей первой половины' XV II в.