Сибирские огни, 1927, № 3

Только в самое последнее время нашелся человек, рискнувший взять меня под свое начало—счетчиком в переселенческое управление, но тут на меня обру­ шилась эта проклятая высылка*) . А здесь, в Самаре, в чужом городе, где меня не знает никто,—мне прихо ­ дилось простаивать целыми неделями на бирже труда, с готовностью поступить- хотя в землекопы; но и это оказалось недоступно; нанимались те, которые с ушами. Вот в этой-то непригодности и заключается мое главное горе. Если я еще жив, то только благодаря поддержке моих сибирских друзей,, которым я должен почти всем и каждому... Помощь друзей не дает мне умереть с голоду, но условия моей жизни остаются прежние: мне все равно приходится жить в той среде, где царят—ни­ щета, пьянство и зверство, весь тот ужас, от которого я задыхался всю жизнь. Задыхался и задыхаюсь. . . устал задыхаться. . . Вообразите себе обнаженного человека, завязшего в трясине, окруженного тучей кровожадного и ядовитого овода. .. Мыслимо ли тут работать , да еще вдохновенно? Мыслимо ли ту т «бодрить­ ся», как советуют мне друзья? Я прекрасно знаю, что страдания необходимы, что они закаляют творческий дух, что от векового давления образуются алмазы, но если эти страдания разда­ вливают окончательно (курсив Тачалова), то какая же в этом польза?. . А если бы я не развил в себе органического отвращения к пьянству, то не осталось ли бы от меня одно пустое место?.. И вот—задыхаюсь, но еще ,жив, задыхаюсь , но написал около сотни стихов и поэм... А, между тем, мое главное призвание—не в этом... Я не чувствую никакой гордости от сознания того, что мое дарование будет услаждать вкусы, пресыщенных искусством и жизнью, франтов и барынь... Знайте, глубокоуважаемый, что я не могу ограничиться этими стишками; знайте, что стихи не удовлетворяют меня потому, что законы эстетики отодвигают поэзию далеко от жизни (курсив наш), и чем глубже поэзия , тем она дальше от того, что составляет мое святая святых. Ведь я—выходец из черного царства низов, ведь я—посланец и представи­ тель моих—до одурения задавленных братьев , ведь я принес на своих плечах ве­ ликие, зверские страдания, ведь я непосредственно знаю кошмарную действитель­ ность их интимной жизни (курсив Тачалова)... Я уверен, что ни М. Горький с его босяками и бывшими людьми, ни Куприн с его «Ямой», ни Крестовский с «Петер­ бургскими трущобами» и вообще никто из мыслящих людей не знает того, что знаю я... И потому, мне ли изысканно затрагивать нежные струны человеческого сердца, когда в моих руках обух (курсив наш), способный оглушить мир?.. И вот я взялся за прозу и написал роман, в котором изобразил всю выпуклую уродливость жизни вообще. Получилась жуткая картина: народ—одурел и озверел от пьянства, нищеты и темноты; интеллигенция—залезла в корыто духовного переразвития, ослепла or солнца своего безразличного всезнания (курсив Тачалова) и родила мудрое—«я знаю, что ничего не знаю»; религия—соблазнившись ловлей рыбы в мутной воде— приморозила хвост и, продолжая умильно посматривать на небеса, жалко ерзает на одном месте; наука, культура и прогресс, создавая удобства и даже излишества, вместо счастия, приносит пресыщение и скуку; также и социализм, и искусство, и литература , и вообще все, казалось бы самое святое, так перемешалось с отри- цатльным, что часто служит во вред... Люди как-то невольно заблудились в не­ пролазных дебрях эгоизма , лжи и бессердечия.. . Интеллигенция и народ—это два разрозненные , не знающие друг друга ми­ ра. Интеллигенция зн а е т народ только по-наслышке (курсив Тачалова) : если бы она знала его непосредственно, то давно бы—ценой нечеловеческих жертв—вы­ рвала бы его из кошмарного положения или предпочла бы перерезать себе горло... Я советую интеллигенции—прежде, чем воображать себя учительницей и руководительницей—сначала самой поучиться азбуке жизни, т.-е. побывать в шко­ ле народной. Не знать интимной жизни народа — есть тоже преступление (курсив Тачалова)! Религии я советую разломать громадные злотоглавые божьи дворцы (бог и без них не простудится) и настроить из них хотя бы ночлежек для бесприютных людей, что будет гораздо богоугоднее и человечнее. **) Тачалов, как политически неблагонадежный, был административным по­ рядком выслан из Томска. Прим. ред.