Сибирские огни, 1927, № 3

— Не знаю... Може думала нас взять, а у его-то, оказывают, у самого дети... Как уехала, так и глаз не кажет. Брательник-то ее за сундуком приез­ жал, Гнедка хотел забрать, да дедка не дал. Мой он теперь Гнедко-то,— по­ хвалился он.—А так все отдали... Бог с ей!.. Все равно ее господь покарат,.. — Не тужи, Терешка,—говорю я ему,— проживем!.. Белопенным телом бьется речка Журавлишка в каменном ложе своем, бьется и /шумит. Мы перебродим ее и снова идем друг за другом в густой зе­ лени леса узкой проторенной тропой... Уже рассеялся туман, и солнечный поток затопил долину. Согретые солнцем, мы; не торопимся. Терешке все надо знать, он беспрерывно спрашивает меня о том, о дру­ гом: о паровозе, у которого ног нету, а бежит, о проволоке растянутой по столбам, о холодном свете в пузырьках на нитках, о «баской штучке, кото­ рую к губам приложишь, а она играт» (гармошка). — Она недорого стоит, я куплю тебе на память, если хочешь? Я оборачиваюсь к нему в седле и вижу, как по лицу пробегает тень раздумья. Мгновение и нет ее. — Мне нельзя энту штучку держать... дедка не велит... Беса, сказыват, ентым тешат... Я долго рассказываю ему о городе, об автомобилях, пароходах, же­ лезной дороге, театре, музыке. Терешка внимательно слушает, каждое слово мое, как ягоду, кладет в туесок памяти своей и крякает: — О-о-о!.. Вот баско! И когда с последней горы открылся вид на Риддер, Терешка сказал: — Не стану я тута жить... Как вырасту, так и подамся... Ково мне тута делать?.. Лошади трусцой пошли под гору.