Сибирские огни, 1927, № 3
Если пройденный нами путь закрыт чернолесьем и горами, то далеко впереди, в узкой долине, виднеются крохотные домики села, освещенные предзакатными лучами солнца. Золотым кудесником еще бродит по вершинам гор солнце, а здесь, вни зу, и сыро и мрачно. Ручьи то и дело пересекают тропу, ноги вязнут в грязи, путь тяжел, хотя мы идем не на под’ем, а спускаемся в долину. Этот спуск нам показался нисколько не легче под’ема. Наконец, мы выбираемся на широкую сухую тропу. Впереди видна совсем еще новая изба на чьей-то брошенной пасеке. На перекладине висела одежда— и ни одного человека. Мы сворачиваем к избушке, но в это время слышим свист и человеческие голоса совсем рядом. Поддерживая сумки, мы бежим и на повороте видим уходящих от нас мужика, бабу и парненка. — А-ы-ый!— кричим мы вдогонку.— Подождите! Люди опасливо оглядываются и прибавляют шагу. Мальчонка еле поспе вает за старшими. — Да подождите же!— кричит мой спутник.— Не бойтесь! Мальчонка окончательно притомился и первый убавил шаг. Тогда остановились старшие. — Вы куда же бежите? Поди-ка мы не звери, не задерем,— урезони ваем мы перепугавшихся мужика и бабу. Мальчонка сразу выдал старших: — Ды эт дядь Даниш да тетка Аксинья испужались, а я за имя... Одет он в розоватую грязную рубашку. На ногах «бутылы», подвязан ные под коленами ремешками. — Ох, какой ты бойкий!— трогаю я его за плечи и шевелю кудряше русые волосы, ложащиеся на плечи.— Тебя эвать-то как? — Терешкой. — Так значит ты не испугался! Ну, молодец!.. Я мельком поглядываю на мужика и бабу. Они возле остожья всту пают в перебранку: — Куды деват, враг ее знат... — Поди-ка не с ’ела я твой топор! Вон хомут на суку висит, а неда лече и топор брошен. Е. Н. Пермитин расхохотался, глядя на петушащегося рыжеватого мужика. — Да брось ты, друг! Не вам нас бояться. — А хто тя боится?— ворчит он, шевеля рыжими тараканьими усами и недовольный мечет стрелы серых злых глаз:— Топор вот де-то ухерили... Он снимает кошемную шляпу, чешет в затылке и недовольный ворчит себе под нос. У тетки Аксиньи широкое, плоское, сытое лицо, напоминающее добрую буханку хлеба с подгоревшей верхней коркой. Да и сама она, как сбитая,— крепкая, плотная. В мужских домотканных синих штанах, без юбки и в та кой же, плотно облегающей, грубой рубашке, с мокрыми кружками на высо кой груда против сосков,— она крутится, нетерпеливо трогает руками ту гие груди и кричит мужу: — Данилк! Да шут с ём, с топором-та... Утресь найдем... Айда по ко ней да домой— грудя болят. Парненка поди-ка закричалси...— и, оборотив шись к нам, спрашивает:— Вы далече путь держите? Де-ка бывали? Дотошная баба— всей ей выложи сразу. Терешка весь ушел в созерцание ружья. — О-о-о!..— с придыханием восклицает он.— Како баско! И с обоих стволов за раз могёт палить?..
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2