Сибирские огни, 1927, № 3

Его старушка— тихая, совсем незаметная женщина— отвела нас в при­ хожую моленной и там попросила «попитаться, чем бог послал». Пока она готовила обед, мы осматривали моленную, киот и лубочные картины грехов­ ной жизни человека, развешенные по стенам. Григорий Максимович очень болел, что не может дать своих коней, что все они бродят где-то в лесу и на отыскание их потребуется не меньше дня. Нам из Кондрушихи приходится идти пешком до Большой Чесноковки. С од­ ной стороны,— это наше желание, а, с другой,— путь к вечеру, путь через огромный перевал— не радовал, но мьи все же решили идти. Григорий Макси­ мович вызвался нас проводить и указать тропу. За селом мы простились и пошли к перевалу. Четырехверстный под’ем мы решили взять без передыху,— отдых будет на вершине горы, откуда останется половина пути до Б. Чесноковки. В высокой траве теряется тропа; впереди ничего не видно, только синь небесная зовет да манит отдыхом далекая вершина перевала. Совсем рядом, где-то в частоколе высокой травы, звенят ручьи. Нас мучит жажда, но свора­ чивать в чернь— значит остановиться, значит не сдержать обещания. И мы,, томимые жаждой, обливающиеся потом, на ходу рвем с кустов малину и смо­ родину. Но жажда от этого не уменьшается, и малина, как потогонное средство, помогает смачивать рубашки. У каждого из нас небольшая ноша— самое большое пуд весом, но эта тяжесть при1 под’еме на гору удесятеряется, режет плечи, и хочется бросить ее, чтобы сдержать обещание, чтобы не остановиться на пути. Оглядываясь на пройденный путь, мы видим, что Кондрушиха давно скрылась за горами, что мы уже на довольно большой высоте. В этом нас убеждает и то, что горный ветер начинает ледянить взмокшие рубашки. Тропу зажали пихтачи. Тяжело дыша, с вытянутыми шеями мы бредем по щебню, по ручью, скатывающемуся с вершины горы, и смотрим, как в трубу, на далекое молчаливое небо. Перебарывая усталость, мы прибавляем шагу, может быть, это было последнее усилие, чтобы потом бездыханными пасть и у самого перевала, но... пихтач вдруг расступился, и бирюзовая дымка дали с лиловыми вершинами далеких гор представилась нашим жадным, взорам. Мы были на перевале. Торопливо сбрасываем сумки и, раскинув плащи, падаем. Я никогда еще не чувствовал, чтобы так билось сердце. Кажется, что это не сердце стучит, а кто-то тяжелым молотом бьет в грудную клетку, и эти ударьг отдаются в ноющих ногах. Забывая о жажде, я весь отдаюсь ми­ нутному сладостному отдыху. Холодно. Нас трясет, как в лихорадке, оттого, что не только рубаха, а и верхнее все платье взмокло от пота. : Мы вскакиваем и вновь снаряжаемся в путь, чтобы к вечеру дошагать до Б. Чесноковки. Вокруг, куда ни взглянешь, горы, горы, горы. Кажутся они в этот пред­ вечерний час огромными каменными бабами, собравшимися на беседу: со­ шлись, шелушат семячки, и шелуха— каменные россыпи—сползает с груди к подолам. Проходят года с летними жарами и зимними морозами, а шелуха все сыплется, сыплется, и беседе каменных баб-гор не будет конца.