Сибирские огни, 1927, № 3
хлеба» (а сами все зырят глазами-те, так и зырят). Ну, я побежала к матуш кам Ироиде да Ирине и все им обсказываю.—к<А ну дак што-ж,—говорит мать Ироида;,—дай им всем- по калачику, и пусть идут с ботом». Ну, я так и сде лала. А через время мало прибегает друга сестрица с огорода и говорит, что эти люди неладные, в лесу что-то прячутся.— «Да што ты, говорю ей, бог с с тобой, люди как люди». А самой волненье так вдруг и пало на сердце. Хо жу, бытто спокойная, а сама все мучаюсь. А вечер-то накрыват, накрыват... Не стерпела, иду к матушке Ироиде и говорю:— «Неладные люди это были, в лес утянулись».— «Да што ты1, сказыват мать Ироида, не болтай, мотри, молодым, а то взбулгачишь ни за што ни про што». Мое дело како! А су мленье давит, а вечер накрыват. Товда пала я на коня да к Евсею Иванычу (на квартире вы у сына стоите) на пашню— он с Федюшкой пахал недалеко. Пригнала к нему, рассказываю.— «А дак што же,—говорит покойник Евсей (дай бог царство небесно!),—мы вот пошабашим на сегодня да и поедем». Ну, оседлали они коней и тройкой едем. Гляжу я, а в прошлогодней пожухшей-то траве человек лежит. Я толк Евсея Иваныча—гляди, мол, человек, чо он пря чется? А этот разбойник, знать, услыхал, да как закричит на меня:— «Про езжай, проезжай, старушенка!». Я так и обомлела. Под’езжаем к поскотине, а у ворот восемь коней привязано и караульный с ружьем. Кинуться куда- нибудь—убьет. Ну, нас живо- тут заарестовали, Евсею Иванычу руки свя зали и человека приставили—сестричек всех в одну келью согнали. Сидим мы, богу молимся, а они весь монастырь перерыли, все золота искали, а от куда оно у нас может быть? Так ничего и не нашли. Перепужались мы тут вот как, не дай бог, а только сестриц никого не тронули. У одной богатой сестрицы одеяло взяли да коня с конюшни увели. Утром-то мужики броси лись за имя, все1отбили, а саммх-то не задержали, в лес ушли. Апполинария и сейчас, рассказывая, все еще словно боится страшных гостей. Кто их знает, может быть, двое пришедших (мы то-есть!) не кто иной, как... а там, в лесу, еще шестеро прячутся, чтобы ночью поискать богатств, скрытых монастырем. Мы, смеясь, говорим об этом. Апполинария расцветает и извиняется. — Не обидьтесь на меня стару, гостеньки дорогие, не думаючи, я эт рассказала! Мы благодарим за обед и идем к себе на заимку, чтобы- с ночевой от правиться к Убовскому старообрядческому наставнику—Ванифатию Ивано вичу Егорову. По дороге мы налаживаем удочки и несколько раз бросаем в омута Банной и пять штук добрых хайрюзишек добываем очень быстро. На заимке мы разводим костер и на палочках распластанных жарим. Мой спутник уверял, что это очень вкусно, но я пожалел загубленную рыбу. У Ванифатия Ивановича Егорова. Заимка Ванифатия Ивановича Егорова или, как его здесь зовут, Ни- фантия Ивановича стоит на Убе, в 2-х верстах ниже впадения речки Банной ь Убу. Идти все время приходится берегом, по гладко обточенным цветным галькам. На половине пути в Убе есть небольшой порожек, впрочем, даже не порожек, а несколько каменных глыб, некогда скатившихся с гор в русло реки, и здесь она рвет и мечется страшным зверем. Нам очень хотелось по бывать (ниже) у ее семиверстных порогов, где река зажата в узкий каменный проход и где за ее ревом не слышно полоса вблизи стоящего человека.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2