Сибирские огни, 1927, № 3
Уст-Каменогорск—.город у каменных истоков, город на камне и, может быть, от этого—медленный, каменный рост города, может быть, от этого в го роде мало каменных зданий. У города был рост в свое время, но сейчас город окаменел, застыл, сейчас город живет своим прошлым и смутно глядит в бу дущее—ждет помощи извне. Вокруг города лежат богатейшие залежи золотых, серебряных, свинцо вых, цинковых руд,— к этим богатствам некогда жадно тянулись руки ино странцев, чтобы хищнически награбить дорогих металлов в гостеприимной вар варской стране. Я недавно покинул большой, но молодой (30 лет) город Сибирскош края, город больших и дерзких планов, город растущий, у которого есть буду щее культурного центра Сибири, а сейчас я в гостях у пожилого города (200 с лишним лет), у города, который не видит своего будущего, но которое, не сомненно, должно быть. Сейчас, присматриваясь к нему, к темпу его жизни, замечаешь, что в нем что-то тихо отмирает, а мещанство крепнет, строит небольшие деревянные домики, разводит садики с клумбами, с беседками, что бы тихими вечерами долго, до отказа самовара, пить чай с душистыми варенья ми из малины, «смороды», «клубеники». В то время был тихий, «секретный», за стаканом чая, разговор о злой судьбе, ставящей город под новый удар—будто Риддер (рудник) хочет непо средственно связаться с миром железной дорогой (со ст. Рубцово), что тогда все грузы пойдут мимо и город окончательно замрет. Но эти страхи были преждевременные, и днями город был во сне и в лени, только базар несмолкаемо шумел с утра до вечера. И, словно угадывая тяжелое грядущее, на единственной каланче города пожарник бьет в обрубок рельсы. — Колоколов-то штук десять, однако, расколотили,—говорят жители,— так теперь в рельсу бузуют... Прожить два-три дня в таком городе1—отдых вполне достаточный для путешественника, чтобы' собраться с силами и тронуться дальше в путь. Же лание попасть к самому сердцу Алтая, в гущу кержацкого быта, к еще уце левшей древней Руси, сохранившей, несмотря на революцию, все свои уклады и верования— не давало мне покоя. Мне уже мерещились горные тропы, бы стрые реки, заимки, люди, но для того, чтобы попасть к этим горным троггам, нужно было сделать переезд по узкоколейке до Риддера, а это не так-то просто. Об этой линии я имел такое же представление, как о всякой другой жел.- дор. линии. Но я ошибался: здесь во всем было «свое», начиная с начальника станции. У нас уже есть сложившееся представление о начальнике станции, как о человеке в форме, о человеке-законнике, но этот никаких форм не но сит—длинная, выцветшая синеватая рубаха, замасленный картуз, на босую ногу сандалии— вот и вся форма; коротыш, хоть стар, но здоров и крепок, большое опухшее лицо с тяжелым малиновым носом, с серыми густыми бро вями, скрывающими глаза, и длинными серыми усами; говорит он, как кобель старый лает: — Бух, бух, бух!..— ничего не разберешь. И это не во зле, а так просто, по делу службы. Пассажиры по нескольку раз переспрашивают об одном и том же—не понимают. На станции, кроме на чальника, есть еще ряд ответственных лиц, но он—все. Без него вы никуда не поедете, ничего не сделаете. Расписания нет накакого. Приходит поезд в 8 час. утра, может часа через два-три пойти обратно, но может и совсем заночевать, до следующего утра «набирать паров», а потом уйдет, не взяв ни одного пас сажира.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2