Сибирские огни, 1927, № 3
Хозяйка уехала по ягоды, в окно> залезли- ребята и высмолили пол, по толок и стены. На улице повстречались женщины. — А дак ты, б..., милою моего отбивать!?,—и палка ударилась о щеку соперницы, оставляя огромный синяк. Соперница вцепилась в волосы-—пошла потасовка. Квартирной' хозяйке-вдове пришлось ночевать одной. Вечером она плакала: — Запереть дверь нельзя и не запереть нельзя — окна выбьют да залезут. Из уст шестнадцатилетнего кержаченка, неумело захватывающего копны, от чего копны ломались, не доехав до стога, летели отборные матерки. — Зачем ругаешься так? Нехорошо. Десятилетний копновоз с гордостью заявил: — Он в бога, штоистъ, матерится и в богородицу,—и утер под носом. Вечер. Летят по улице песни пьяных ребят; песни нехорошие, скверные. Шире, улица, раздайся — Шайка жуликов идет. Исполнителей побили, Милицейских бить идем. Сквозь песню прорывается визгливый крик. Трещит жердь соседней ограды. В темноте резкие матерки перемешиваются с ударами стягов. Кто- то, проглотив скверную ругань, стонал. Ни одного праздника не проходит без драк. Усть-Канский народный судья жалуется на обилие уймо-нских дел: — Все драки. До того дошло, что два мужика подали заявления: жены побили их. Пьянствуют по неделе и пьяные путают жен. Девяностолетний старик, отец настоятеля, в присутствии женщин та кие словечки «завертывал», что мне, человеку постороннему, совестно было слушать. Сам настоятель не уступал отцу. По избе катится- бабий хохот. На1 прясле сидит гармонист, рядом мой ямщик—парень из Усть-Кана. Рассматривают деревню в бинокль. По улице плывет сытой уткой вдова. Гар монист просит ее поднять подол выше пояса, и баба, не задумываясь, выпол няет его просьбу. Эта бесстыдность прикрывается дыро-ваты-м платьем показной нрав ственности. Та же самая женщина не согласилась бы пройти по улице рядом с парнем. Вдова, женщина довольно сомнительного поведения, согласившаяся довести меня до дома- «Дяди Матюши», пошла по маленьким переулочкам, поминутно краснея и оглядываясь по сторонам. — Увидят люди, что скажут про нас... Настоящее распутье. Я опрашиваю местных работников: есть ли что новое в кержацком быту? Они говорят мне о- большом потреблении молодежью— табака. — Раньше, пока председатель был из кержаков, табак не возили—за чем, мол, молодежь совращать. А теперь ребята мною берут, хотя курят тайно от отцов. Здесь это— новшество, это* считают уже «достижением».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2