Сибирские огни, 1927, № 3

11. В аиле. Юрты похожи на бурые конические свертки бумаги, зажженные изну­ три, дымящиеся круглые сутки. Захожу в первую. Женщина, сложив ноги ка­ лачей, сидит возле огня—она жарит в казане ячмень для толокна. Рядом на земле лежит больной старик, глухо постанывает. Женщина встала, поболтала в кожаном мешке киснущее для выгонки араки молоко; заткнула мешок ов­ чиной. В юрте запахло острой кислятью. Возле стен девять огромных кожа­ ных мешков с имуществом и небольшой ящик. Наливает в черную деревянную чашечку соленого чаю, ставит на землю возле меня. Тут же кладет что-то твердое, черное, напоминающее камень. — Сырчик из творога, оставшегося после выгонки араки,—догадыва­ юсь я. Принесла чашку сметаны. Сметана очень вкусная, но о чистоте и гово­ рить не приходится: сор, пыль, волос, шерсть, изредка даже насекомые—все это будто неот'емлемые составные части сметаны. Сырчик я есть не мое из-за его остро-кислого вкуса, отвратительного запаха и обилия волос в нем. Синяя эмалированная чашечка с обеих сторон обсохла грязью. Алтай­ ка скребет в ней пальцами. Выбросила грязь, подняла подол чегадека*), по­ шаркала нижней стороной в чашке и налила араки. В араке тот же неизмен­ ный сор и волос. Тошнит, [ют-вот вырвет, но все же пью—нельзя не пить. Кто не пьет араку, поданную хозяином или хозяйкой, тою считает алтаец недругом. Закричал голопузый годовалый ребенок, лежавший на клочке овчины. Мать торопливо повернулась к нему; длинные полы шубы размахнулись по воздуху, подымая пыль. Потом хозяйка тяжело, как подрубленная, упала во­ зле огня—пыль И' пепел костра взлетели до небольшою отверстия вверху юрты. В соседней юрте бедно—всего один мешок пожитков. Возле костра мать с дочерью. У девушки большие открытые черные глаза, белые румяные щеки, а около ушей бегут за воротник шубы черные ручьи пота, размывангг вековую грязь шеи. Дал им по конфете. Старуха долго лизала конфету, а по­ том с’ела и бумажку. В юрте Чедак Мулташева варят к обеду конину. Мяса полный казан. Сам он, в ожидании обеда, сидит возле очага. Жаркий день, парит в воздухе. От огня жжет. На мне смокла от пота рубашка. Чедак сидит в шубе. Рука его тихонько тянется за шубу, к пазухе. Царапает бок около минуты, потом вытаскивает вошь, величиной с рисовое зерно; посмотрел на нее спокойным взглядом, покатал между пальцами, будто упитанность ее проверяя, и не то­ ропясь бросил через плечо. Чедак—член аймачного комитета взаимопомощи. Он только что приехал со с’еэда из Улалы. — Раньше богатый человек за день платил русскому рубль, алтай-ки- жи—двадцать копеек. Теперь, что русскому, что алтай-кижи все равно—два рубля. Советская власть хорош. Ездил на с’езд, за шесть дней получил девят­ надцать рублей—’деньги!—говорит он. Потом он говорил об обнищании Алтая. В глазах алтайцев и белогвар­ дейцы и партизаны были бандитами. — Регулярной войска пришел—хорошо стало. Жалуется на недостаток скота, но я чувствую, что он обманывает ме­ ня: не может быть, чтобы весь аил в 30 юрт имел коров, лошадей и овец три­ ста штук. *) Чегадек —верхняя одежда замужних женщин.