Сибирские огни, 1927, № 3

скребут кости, да пьют в молоке, а нынче-де тое шерти я не видал, той-де шертью не шертуют, серебра не скребут и не пьют и медвежьей головы ко­ стей не скребут и не пьют. А нынче-де мы и все из серебра пьем», добавил он с гордостью1). Все эти наивные обряды живо напоминают нам не только языческую Русь, которая при клятве клала перед идолами оружие свое и щиты и золо­ то и произносила формулу: «да будем золоти, аки золото и своим оружьем да иссечени будем», но и христианина Годвина, подавившегося куском хлеба, когда (снялся в своей невинности. Это обще-человеческие аллегорические фор­ мулы свидетельствовали о бедности религиозного воображения и очень мало гарантировали святость и ненарушимосгь клятв. Более верным и может быть единственным средством заставить тузем­ цев приходить к ясачному зимовью являлась поимка аманатов. Но и тут дело было сопряжено с большими трудностями. Аманата надо было поймать, как ловят в ловушку зверя или птицу. И это не всегда было легко. В 1649 г. на Березове было решено прекратить разбои Карачейской са- мояди и взять у нее аманатов; дело было поручено казаку Вас. Кокоулину. «И мы, сирота /вой»,— жаловался карачейский князец Лоско Хулеев:— «приехали из своей земли по-прежнему к твоей ко государевой милости с ясаком со всем своим родом и с братьями и с кочевными людишками, не бояся поимки, и полез я, сирота, в твою государеву избу с ясаком со всеми людиш­ ками и как в избе Вас. Кокоулин взял твой государев ясак с нас, сирот твоих, против прежнего все сполна и после твоего государева ясаку напоил меня, сироту, твоим государевым жалованным вином и, напоя меня, связал он... в твоей государевой избе и взял меня в омонаты». Но когда на следующий год, в сент. 150 г., был послан в Обдорь березовский сын боярский Алексей Лиха­ чев с поручением обменять Поска на двух его сыновей и взять, кроме того, в аманаты из каждого рода по человеку лучшему или по два «добровольно, а, будет они... не дадут, >и их взять в неволю», и он, будучи на Обдоре, кара- чейскую самоядь призывал в городок, и самоядакие-де лучшие князцы в твой государев городок с ясаком сами не приезжали, потому что они изстращены, боятся поимки в омонаты, и Поско-де в свое место посадил в омонаты сына своего да племянника, а -после-де того Карачейская Самоядь, князцы и луч­ шие люди, потому ж в городок ездить не почали и прислали-де твой государев ясак к нему, Алексею, с ним Поском Хулеевым и с холопы своими, и ему-де, Алексею, больши того в аманаты самояцких лучших людей поймать было нельзя, потому что-де та самоядь остереглись, оберегаются и живут по раз­ ным местам и бегают по тундрам, изымать их в омонаты никакими мерами и обмануть нельзя». В 1652 г. Поско Хулеев был опять посажен в аманаты и с ним еще не­ которые самые лучшие князцы большой Карачейской земли; дикари «тюрьму подрезали и подкопались и из тюрьмы побежали в свои юрты». За ними по­ слали погоню, Поска поймали, а товарищи его убежали. «А се государь, мы, сироты твои, люди дикие и кочевные», жаловался Поско, «на одном месте жить невозможно, а в тюрьме сидеть и за приставом боимся, а наши, госу­ дарь, житьишка и кочевные юртишка, где мы, сироты твои, кочуем и живем»2). Чтоб аманаты не бегали, их не только держали в тюрьмах, но даже по зимовьям возили скованными в ножные кандалы. Дикари, как дикие звери, изощрялись в том, чтобы перегрызть путы и бежать в лес или в тундру. *) Дела Як. Правления, вязка IJJ Ns 14А. л. 32. а) Сиб. прик., ст. № 408.