Сибирские огни, 1927, № 3

светится лицо—человек выходит из калитки. Калитка захлопывается за ним. Человек стоит, беспомощный и раздумчивый. По ту сторону калитки—годы Впереди—свобода. Вздыхая, человек делает первый, тяжелый и неуверенный шаг туда, где свобода. Он переходит мост и шаг его делается крепче и быстрей, когда вступает он на разбитую горячую мостовую. Его ноша не велика—небольшой узелок слегка отягощает левую руку, и правой делает он короткие и быстрые взмахи в такт, и согласованно с шагом. Он затеривается в движении улиц. Долго, часы, ходит он из улицы в улицу, из переулка в переулок. Серая, в’евшаяся пыль тюрьмы покрывается свежею и густою пылью свободы. Человек ищет кого-то в городе. Он изредка заходит в какие-то дома. Он заходит в них, окрыленный .надеждой, но выходит оттуда на улицу су­ мрачный, и забота собирает резкие морщины на его лбу. Когда пыльное дыхание города окрашивается над крышами и трубами домов грязным пурпуром и вечер шлет свое успокоение с гор, человек изне- можденно и безнадежно осматривает свои карманы, пересчитывает скудные деньги и уходит в прибазарные улицы и находит там свой первый ночлег на воле. На утро он снова выходит на улицы. Борозды и морщины на его лбу еще глубже, рука обессиленно тащит ношу. До полудня ходит он так же беспо­ лезно, как вчера. Он устает, он голоден. Он зол. А пыль мостовых жжет его подошвы, и тяжко липнет к телу заношенная рубаха. По улицам несутся звуки. Звуки вьются над крышами, над городом. Сре­ ди многих звуков один— властный и гудящий—останавливает человека: гу­ док паровоза, призыв поезда. Человек останавливается среди улиц. Он жад­ но слушает, вслушивается в этот гудок. Он вспоминает отрывки разговоров на ночлеге, где сошлись и с’ехались случайные собеседники. И голодный чело­ век тут же вспоминает, что над его головою неистовствует плодоносный ав­ густ, что где-то за каменными, деревянными, кривыми и широкими улицами и площадями, открытым раздольем раскинулись поля и светлым золотом бле­ щут созревшие хлеба. Он вспоминает, что за городом с его улицами, которые жгут бесплодным зноем, где-то, на разбеге множества дорог, рассыпались об­ ветренные деревни, а над деревнями' август раскинул страду. Человек шарит по карманам, еще раз пересматривает свои деньги и быстро уходит в ту сторону, где ревут паровозы, где вокзал. 6 . В душном, заплеванном, гудящем многолюдном вагоне махорочный, крепкий, кислый и потный дух плавает. В открытые окна плещется разор-' ванный бегом поезда пыльный зной. К открытым окнам протиснулись люди, vrod рывком, пригоршней неполной, расплесканной, хватнуть воздуха посве­ жее, почище, чем в вагоне. Притиснулся, прижав ко груди узелок, голодный и усталый человек. Хватает скупую, невзначайную свежесть, порою сорвавшуюся где-нибудь с распадка, с озерка или речки и плеснувшуюся в грохочущую стену поезда. Усталый человек привалился к стенке, к нему притиснулись жаркими бо­ ками другие люди. Вместе с другими людьми, слитно с ними покачивается в грохоте вагона только' что вышедший из тюрьмы, из домзака человек. Кто-то сзади, жарко и мутно дыша, заглядывая через окно на светлое золото- пашен, завистливо говорит: — Эх, и хлебушка!.. Урожайно нынче земля потрудилась. Не зря!.. Те перь только успевай управляться!