Сибирские огни, 1927, № 2

— Что я могу сказать людям и кто меня будет слушать?—вопрошал я •«себя.—Где мой опыт, знание, талант, или хотя бы дарование? — Пишите просто,—сказал Иван Сергеевич. Это значит, что я дол- жен писать не мудрствуя лукаво. Хотя бы как-нибудь настряпать, чтобы не стыдно было показаться ему на глаза. Я машинально присел к столу и вывел заголовок: «Три ночи и два дня на обломке в море». Начало сделано... Однако, как уродливо торчат эти цифры! Вероятно ни один порядочный литератор так не начинал. Надо переменить заглавие. Я основательно зачеркнул эту несчастную пару строк и крупными буквами «рачительно» (так говорил учитель чистописания) вывел: «Авария, кораблекрушение и потопление парохода или чудесное спа- сение одного человека на дереве». Походивши по комнате я заглянул в бумагу, удивился написанному и от души рассмеялся. — Xai-xa-xa... Битва русских с кабардинцами или прекрасная магоме- танка. .. и т. д. И как только я написал такую чепуху. До чего я дойду с но- вой попыткой изобрести название, если дело пойдет так же... • — Не худо было бы озаглавить мою статью так: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет», как сказал какой-то шутник-француз. Нет, я сегодня ни на что не годен, и вчерашний мой день ка- нул в вечность непроизводительно. От кружения по комнате я утомился, прилег на кровать и крепко заснул. Вот первые плоды моих мучительных литературных потуг. Проснулся я под влиянием сновидения. Привиделся мне некий испан- ский гранд, высокий, сухопарый и суровый (образ и подобие Дон-Кихота). Он, щелкая челюстями, говорил: — Пиши, коли хочешь, но я тебе не король Лир... В читальне спорили два эмигранта непринужденно-громко об «Истори- ческих письмах» П. Л. Лаврова!. — Моя точка зрения,—говорил бас,—такова, что... — Точек зрения много,—оппонировал нервный тенор,—дело в том, что и сама история не наука. Это доказано. Она никого не научила... К чор- ту историю, когда разум познал «Liberie, f ra t erni t e, egal i te». .. — Но ведь вы не один на свете... Надо же базироваться на... Я не стал слушать. Вернулся к своему сновидению и подумал: «В ого- роде бузина, а в Киеве дядька». Таков—мой сон. Белиберда занимает меня, а дело стоит. Сяду писать. Жилы из себя повытяну, а напишу, как попало, не думая, начерно, для себя. И я мазал бумагу и писал стихийно, скоро. Часа через два ко мне пос т уча т. Припрятав написанное, отворяю двери и вижу перед собою помощника по выдаче книг. — Я думал, что вас дома нет. Такая была тишина. И только, увидя свет лампы, постучал,—сказал он. — Я занимался. — Приехал в Париж итальянский бунтарь Малятеста, недавно выве- зенный отсюда за пределы Франции. Он вернулся следом за жандармами, вы- дворявшими его в Женеву, и надо его приютить хоть на одну ночь. Если устроить его в библиотеке—вы ничего не будете иметь против? -— Без сомнения.