Сибирские огни, 1927, № 2

— Во время польского мятежа в 1861 г. наш полк стоял у Австрийской границы. Принято бышо бывать в польском обществе и молодые офицеры шлялись... — Извините за допрос. Вы офицер? — Да. Беглый подпоручик. Теперь с меня все слиняло. Долгие годы скитаний в неблагоприятных условиях сломают хоть кого... — Но, продолжайте,—просил я. — Ну-с, ежедневно балы, танцы, ухаживанья развлекали нас и не оставляли времени думать... — О чем? — О том, что назревало вокруг. Мятеж вспыхнул не 1 стихийно. Он подготовлялся исподволь, а мы про- зевали. Он застал нас врасплох. Мы не подготовились и бросились очертя го- лову врассыпную. Поляки, литовцы (офицеры) нашли сразу свою дорогу, а мы—русские—не знали что делать: присяга тянула в одну сторону, симпа- тии, знакомство, любовь—в другую. — Что же вы сделали? , — Я об'яснилея с панной Зодией, прося ее руки. Это был момент! Она плакала, как под ножом резаки. Умру и не забуду контраста любви и от- чаянья. Она то порывисто бросалась ко мне, то убегала казалось навсегда, то вдруг круто поворачивалась и обещала; все обдумать, взвесить и сообщить письменно последнее слово. На том и порешили. Федуков умолк и потупился. Я налил ему свежего чая и поощрил к продолжению его воспоминаний. — Ну, что же дальше? — Обычное в духе того времени,—продолжал он.—Она, Зося, уйма в монастырь, а я бежал со службы и присоединился к повстанцам. — Что вы!—воскликнул я.—И как вы это могли сделать? — Скоро сказка сказывается, а на деле—была борьба и не малая. Драма эта истерзала меня и к 50 годам превратила в дряхлого старика. — И вы стреляли в своих, убивали, калечили, нападали? — Нет, до этого не дошел: уважая меня, повстанцы- поручили мне ре- квизицию. — И долго вы были в таком положении?—допрашивал я. — Долго, слишком долго... Наш регимент перетаскивался из леса в лес, вступая в незначительные схватки, а я снабжал воителей всем, что попада- лось под-руку. — Охотно давали? — Как вам сказать...—размышлял Федуков.—Можно было изобразить много градаций, да не стоит... Были две наиболее ярких категории. Одни уклонялись упрямо от всякой солидарности с мятежом и буквально ничего не давали, другие готовы были жертвовать всем—и имуществом и жизнью. Простой народ не понимал совершающегося вокруг него явления, крикливая шляхта бурлила и металась в ущерб делу, а помещики и духовенство стара- лись влить содержание в нестройную идеологию движения. У наиболее ува- жаемых поляками вожаков своих не чувствовалось веры в дело. — И вы не боялись попасться в руки усмирителей русских? — О, на -этот счет я считал себя гарантированным. Я ни днем ни но- чью не расставался с оружием, чтобы в любой момент покончить с собой. Защищаться мне и в голову не приходило. И вообще я хоть и существовал, но во мне все было исковеркано: и жил, и не жил. Как был бы я благодарен