Сибирские огни, 1927, № 2

И никто не знает истории этой вывески, не знает, что когда-то на но- вом железе было написано: «Прачишна китайца из Шанхая Хао-Чан». Теперь .на черном фоне золотыми буквами написано: «Антикварная торговля Петра Щербинина». А в лавке сидит красивая женщина, сидит неподвижно, разго- варивает с покупателями неохотно, только на вопросы отвечает. — Этот болт стоит сорок копеек, не рядитесь—уступки не будет. — Утюг стоит два рубля... — Да новый можно купить. — Покупайте новый. — Эта физика стоит 85 копеек,—и никто не знает, что эта женщина •была когда-то женой китайца Хао-Чана и теперь с своей вывеской пришла на толчек, с той вывеской, которую она заказывала живописцу на новом же- лезе. Иногда только мальчишки, идущие в школу первой ступени, высунув язык и выпучив глазенки, кричат: — Китайская богородица.! , И тогда спокойная женщина схватывает какую-нибудь старую же- лезную вещь и бросает в мальчишку. Мальчишки с хохотом разбегаются. — Китайская богородица! И было так. Иногда рассердившись, Арина начинала рвать волосы на потеху всей толкучки, кричать до припадка. Тогда ее отвозили в архиерей- ский дом, где теперь больница для душевно : больных. Арина не один рае уже была в этой больнице. Тогда Арина не спала ночи и кричала истошным криком, ругалась скверными словами с богом... Когда припадок проходил, Арина опять возвращалась в свою лавку. Теперь Арина была молчаливой, сидела всегда неподвижно, и казалось, что она ничего не видит и не слышит. А дома Петр Щербинин, когда-то бывший за границей, рассказывал: — Был это я, значит, в самом Берлине, город огромаднейший...— И больше ничего рассказать не мог. — И невдомек мне было тогда посмотреть, есть ли у них там, в Бер- лине, толчек и где старьем торгуют и как там это дело поставлено. А мамзе- ли там—одно загляденье. Движенье на улице невероятное, Одетьг мамзели с иголочки, губки алые, как малина, одно слово культурность. Эх, денег бы, денег,—катнул бы я туда—в Берлин, в Париж, а теперь что? Возись со ста- рым ржавым железом. Город жил своей жизнью, сложной и многогранной. Жизнь знала, что делала. Каждую осень деревья роняют свои листья, желтые, поблекшие. Каждую весну из почек развиваются новые зеленые листья. Каждую весну из куколок вылетают разноцветные бабочки для того, чтобы в свое время умереть. Жизнь идет медленно и верно к конечной цели, к совершенству. И никто не знает, что там, далеко в Шанхае, на своей родине погиб Хао-Чан. Никто не знает, что на показ была выставлена голова Хао-Чана , и голо- ва смотрела загадочными глазами, познавшими великое счастье, тайну знав- ших торжество победы за лучшую жизнь, а обреченные на гибель наивно ду- мали отрезанными головами устрашить тех, кто знал цену не своей жизни, а жизни всего человечества.