Сибирские огни, 1927, № 2

Дождался сына Киан-Те-И. Посмотрел, и лицо с т аж мрачным, как луна, задернутая кружевом облаков. — Что, тебе сын не нравится? — Мой обманула, шибко обманула. И шняла Арина. У сына были рыжие волосы, ярко огненные рыжие во- лосы, как у Петра Щербинина. — Что же это такое? Верная я жена, невиновна я, Киан-Те-И, сын твой. И было так: Заплакал сын ночью, зажгла Арина электричество. На электрическом проводе висел Киан-Те-И. Высунутый язык был зажат белыми, как у негра, зубами. Электрическая лампочка, свесившаяся на груди, отражалась в вы- пуклых стеклянных черных глазах. Арина погасила электричество, уткнулась в подушку... завыла. Петр Щербинин. Среди базара стоит восьмиугольное кирпичное отхожее место. Тяжелый воздух можно почувствовать за десятки шагов, где оставляют отбросы приез- жающие из окружающих город деревень крестьяне. Толкучка. Здесь особые люди; каждый человек—тип для кинокартины, таскают на руках разное барах- ло, продают с серьезным видом, торгуются, волнуются, иногда кричат из-за не- скольких копеек. И делают свое дело так, как будто они делают важное дело, необходимое людям; а лица их, как у профессоров, читающих лекции 1 Около торгующих разложены старые вещи, обломки железа, гвозди, ржавые винты, ломаные футляры, бинокли, оправы от пенснэ, царапанные стекла от очков. Чего только нет на толкучке! Если бы у людей не была такая сложная жизнь, если бы жизнь не по- крикивала на людей: «нельзя терять времени, беги, торопись, доставай день- ги, исполняй работу». Если бы у людей было много свободного времени, то можно бы прихо- дить на толкучку, смотреть на какой-нибудь стоптанный пим и думать о жизни и судьбе вещей. Как этот пим прожил свою жизнь. Можно было бы смотреть на шелковое платье, закапанное вином, и думать о жизни этого платья. Все вещи имели свою судьбу, когда-то выделившись на фабрике но- венькими, вступали в жизнь и, походив по земле, дряблыми, старыми, никому не нужными, попадали на толкучку. Тут же валялись зачитанные старые кни- ги. Среди этих книг, были и почтенного возраста. Так в кожаном переплете лежала' Карамзинская «Бедная Лиза». Золотыми буквами было вытиснено: «Бедная Лиза». На желтой бумаге верже, такой, как кожа столетних старух, коричневыми' чернилами было написано: «Дорогой невесте, любимой Нине от графа Потоцкого». На пятнадцатой странице озерами, как рисуют их на кар- тах, находятся пятна. Это слезы невесты Нины. А год на книге 1779. Над этой наивной книжкой плакали такие же наивные люди. О жизни только од- ной этой книжки можно бы написать сотни страниц. А теперь лежит эта книга никому ненужная, и цена ей 15 копеек. Если бы дать почитать эту книгу комсомолке и записать ее мысли! Это было бы весьма интересно. Где-то есть университеты, но никто еще не думает изучать сложную жизнь вещей. И вот там, где толкается народ со старьем, стоит лавка, а на лавке вы- веска: «Антикварная торговля Петра Щербинина».