Сибирские огни, 1927, № 2

Мимоходом бродяга К. Паустовский обронил свой тропический цветок «Минетозу», рассказал о чернокожих рабах, изнывающих от жары, лихорад- ки и эксплоагалии. «Иностранец» А. Шугаев эволюционировал от тем «российских» к «си- бирским». Он показал нам «Золотую голову» одного из подпольщиков-боль- шевиков, показаш втершегося в партию прохвоста, Василия Ивановича. Девятнадцатилетняя Евгения Анучина заставила нас посмотреть на чер- ные дни голода и разрухи наивными светлыми глазами детей. Анучина пока- зала нам и детей с лицами, затемненными преступлением. Она пишет тща- тельно. тонко, как вышивает. Но на ее вещах нет и тени слащавости. Она смо- трит на мир мужественно и просто. Жаль, что замолчал А. Абрамов, сумевший увидеть в черноте «Воскрес- ника» по уборке трупов едва уловимые отсветы нового. Любопытно выступил П. Стрижков. Его миниатюры напоминают расска- зы Джека Лондона. Золото, туземка, светловолосый человек. Смерть от пули и I лухих юрах и кровь на золотоносном песке, как крупная, дикая малина. Герои Стрижкова просты, мужественны и по-хорошему упрямы. Писатель на- редкость лаконичен, выразителен и сюжетен. Но пока еще Стрижков намыл небольшой мешочек (цикл) золота своих миниатюр. Он еще только начинает. Яблоками, привезенными с Волги, искусно играет М. Никитин. В его рассказах видно, как яблоко растет, слышно, как оно падает в траву. Ники- тин много времени и сил отдает форме. Он кует форму для того, чтобы с ней подойти к Сибири. Сейчас он пишет о фруктовых садах, о помещиках, о кре- стьянах. Его герои собираются в Сибирь землей, за ними, надо полагать, приедет и писатель. А. Когпелов интересен больше сам, чем его вещи. Кержак, начетчик, он .пришел к революции и стал ее журналистом и писателем. Партизаны ь своих воззваниях фамилию «Колчак» писали с маленькой буквы, вероятно, желая тем унизить диктатора. Коптелов часто положительных героев своих пишет с большой буквы, а отрицательных с маленькой. От этого проигры- вают и те и другие, и автор и читатель. Но коптелов—писатель начинающий. У него все впереди. Поэтому сейчас о нем говорить еще рано. Н. Дубняк сродни Коптелову по ненависти к деревне. Но Коптелов не утрачивает светлой перспективы, Дубняк же весь черен. От его рассказов ве- ет жутью деревенской дикости и косности. Страницы, где описывается насиль- ственный аборт и избиение крестьянина, заподозренного в краже, нельзя чи- тать без содрогания. Дубняк работает в крестьянской газете. Каждый день че- рез его руки проходят сотни селькоровских писем. Кажется, что писатель отбирает самые мрачные из них, и из них, Из этих подлинных кусков жизни, монтирует свои рассказы. Писателю надо выучиться не только монтировать, но и обобщать, переваривать сырье материала. Недоваренность его вещей за- метна, непроработанные куски материала на зубах, как каша с песком. Были у костра и такие писатели, как Е. Минин, которые успели пока об- молвиться только одной фразой-афоризмом, что возможен «Дождь без ветра». Последним в «Сибирские Огни» ворвался, прибежал с криком А. Карго- полов. Он начал с повестей о крестьянстве. Он принес в редакцию две пове- сти', такие же растрепанные, как и он сам. Но за этой растрепанностью чувствовалась какая-то сила. Казалось, что слова распирают Каргопогова, как зерно—туго набитый мешок. Ведь редактировать—значит предвидеть, значит помогать, способство- вать или, по меньшей мере, не мешать росту той молодой зеленой поросли, ко-