Сибирские огни, 1927, № 2

ные», непредставимые») только раздражают, мешают видеть вещи, не осве- щают их, а затемняют. К слову о «непредставимом свете» Итин ухитрился ввеста его, как ремарку, в свою пьесу «Власть». В какое положение, спра- шивается, ставит он постановщика, если требует, чтобы на сцене был «не- представимый свет»? Постановщик в праве спросить автора: к чему такой особенный свет в кабинете самых обыкновенных буржуазных министров? Простые, всем известные вещи, теряют свою «представимость», убедитель- ность, когда их сопровождают такими эпитетами. Такое «отстранение» ти- пично для Итина, оно кладет на его повести отпечаток «нереальности». Итин читается трудно, гак как, наряду с блестящими страницами и стро- ками, часто конструкция его фразы тяжела, напоминает переводную, язык засорен иностранными словами, научными терминами. Иногда целые вещи писателя кажутся переводами с иностранного. («Власть»). У Итина нет ни одного рассказа, где бьи не фигурировали иностранцы, англичане, немцы. Итин любит иностранные слова, имена. Он играет ими, как способный уче- ник, хорошо изучивший чужой язык, как ребенок цветными камешками. Его влечет их звучность. Поэтому писатель русскую девушку Зою переименовы- вает в Заидэ. Поэтому у него «Людвигсгафен», «Варнемюндэ», или просто формулы—Ю = В, R S Д D Итин—человек очень культурный. Но его культурность, его знания вла- деют им, а не он ими. Писатель, попадая даже в самые глухие и самобытные >голки Сибири, не в силах отделаться от власти и обаяния чужих слов и чу- жих образов, от всего того, что узнал он в университете и в бесчисленном количестве книг, им прочитанных. «... Кругозор был странной смесью многих красочных стилей—заоблачные мечты Чурляниса и облака с «Небесного боя» Рериха, нежные дали Нестерова и Левитана и грубоватые контраста с «Веч- ных льдов». «... Ночь юга шагала, словно марсиане Уэльса»... «Морозы, пе- ред которыми градусы Фаренгейта из сказок Лондона—оттепель». Попа- даются образы, заимствованные и неоговоренные «луна, как бубен шамана» г, так далее. Примеров можно привести много. Итин живет больше отраженным светом, светом искусства, а не дей- ствительностью. В его рассказах о туземцах, о крестьянах обязательно мелькнут образы и имена не только таких писателей, как Уэльс, но и наших современников—Л. Рейснер, А. Караваевой и др. Свою повесть «Открытие Риэля» он начал главой, которая называется «Машина времени». Один из геров Итина говорит: «Я закрываю глаза, чтобы лучше видеть». Нам кажется, что эти слова мог бы повторить и Итин. Он часто пишет с за- крытыми глазами и оттого видит в Сибири Ганг и «ананасы под березой» Образ, созданный на местном материале писателя, не удовлетворяет. Ему ну- жен образ из района тропиков, полюса или экватора. Все местное, свое, ка- жется ему недостаточно ярким и реальным. Поэтому: «... прибоем южного моря шумела Катунь». Итин не чувствует даже под руками упругой теплоты груди любимой женщины. Нет, не чувствует. А если бы чувствовал, то как мог он сравнить ее (грудь любимой) с ...бездной Тихого океана! (!). Ученый П. Драверт становится поэтом, когда говорит: Ты забудешь бананы Цейлона, Ананасы долин Сингапура, Что мальтийские нам апельсины. Виноград тихоструйного Дона, Золотые лимоны Мессины, Или вишни садов Альбиона.