Сибирские огни, 1927, № 2

Ленин, Троцкий и Колчак Научили—чак да чак! Коммуну его крестьянин встречает со злобной иронией: «Не ужиться ей тут... Мороз неподходящий, сурьезный». Но ведь была же гражданская война в Сибири, были восстания, были белые, красные. Ничего или почти ничего этого мьи не найдем в вещах Урма- нова. Писателя больше занимают маленькие люди в революции («Собесбд- ник»), их маленькие несчастья. Стержень всех этих личных драм довольно однообразен. В «Занозе» красноармеец, вернувшийся домой, не застает не- весты (за другого вышла), в «Пестряди» Петруха Гуляев, вернувшийся с вой- ны, нашел свою жену изнасилованной и беременной, в «Мари» мужик приходит с войны инвалидом и жена убегает от него и т. д. Мир героев Урманова не- велик, он покоится на двух китах—на пашне и бабе. Мы не хотим смешивать мировоззрения Урманова с мировоззрением его героев, но надо поставить в упрек писателю те места, где он за своих мужиков сам начинает махать кулаками и уже за кавычками чужой речи продолжает говорить крестьянским языком. И затем, почему-то все его вещи написаны в минорном тоне. Почти в каждом рассказе в тон автору подвывает унылый ветер и шумит жухлый лист или сухой тростник. Над этим писателю надо задуматься. Из предгорьев Алтая, из Барнаула пришла к нам Анна Караваева. Она сначала рассказала, пожалуй, неважно о том, какую революцию сделала ре- волюция во «флигеле». Потом писательница перешла к темам более серьез- ным и значительным. Она интересно и свежо заговорила о рабочих сибирских старых заводах. Страдает Караваева тем недостатком, что старается часто причесать и подогнать под все пункты устава и программы ВКП (б) такие вещи, которые никак туда не влазят. Но ее вещи, безусловно, как говорят критики, «социально весомы и значительны». Караваева умеет взять нужную тему, умеет умно и остро поставить вопрос. В этом отношении особенно удачны ее нашумевшие «Берега». Но эта писательница ушла от нашего ко- стра в центр и пусть там о ней говорят. Мы же отмечаем только ту работу, которую она проделала здесь. Если одни писатели приходили к костру, другие приезжали, то Итин прилетел. Прилетел не из тайги, а из голубой страны Гонгури. Недавно мы прочли в газетах, что за границей организуют перепись неба. Недавно же кончилась у нас перепись населения. Есть, как видно, люди, работающие по переписи неба и по переписи земли. Итин принадлежит к числу первых. Обе эти переписи, безусловно, полезны и нужны. Ученый, изучая небо, слу- жит земле. Итин, странствуя по своей Гонгури, все время думает о земле, о ее переустройстве. Но беда его в том, что он только думает о земле, о лю- дях, а видит их не всегда. Итину люди нужны для того, чтобы их устами ска- зать о своих идеях в области математики, философии, естествознания. От- того люди Итина часто ходячие формулы, схемы. Итин абстрагирует, обескровливает самые кровяные, земляные вещи. Для него, например, ма- тершина—общеизвестная формула, а молоко, простое коровье молоко—бе- лая жидкость. Итин любит преувеличивать. Отсюда: «огромные скитания, чудовищные моря, гигантские ливни, невероятные чудеса, непредставимый свет». Но как прописная буква не становится заглавной, когда ее напишут хоть в сажень, так и моря и ливни Итина не делаются чудовищными и гигантскими! от одной только авторской ремарки. Наоборот, эти постоянные ремарки («неверояг-