Сибирские огни, 1927, № 2

го, чтобы накормить своих голодных детей, убил «без сердцов, а так»... ( У Пу- шкарева вообще убивают «так», без злобы без особой надобности). Никита Куликов—цельная и живая фигура, созданная художником без натяжки и фальши. «Надо воротиться», несомненно, как я уже говорил, луч- шая вещь Пушкарева. В других своих рассказах писатель, к сожалению, ча- сто говорит с ненужным смешком об очень скорбных и тяжелых вещах. Анек- дотический разрез, в котором Пушкарев повествует о расстреле красных бе- лыми, кажется неуместным, ненужным, как царапина на зеркале. Писатель много видел, он богат материалом, но серьезно проработать его не успел. Из тайги вышел Максимилиан Кравков, и в рассказе из своих «Саянских скитаний» заявил, что ему, когда «кончается пустыня... становится грустно»... Стихия Кравкова—тайга, простор, безлюдье. «Я волен, как зверь в этих каменных, задремавших дебрях». «Великое одиночество охватило меня и как будто прибавилось мне еще свободы». Уйдя из тайги, он говорит: «Я вспоми- наю пламенное солнце, синий блеск взволнованной реки и беспредельную сво- боду таежных дебрей». Кравков не только любит и знает тайгу, но и умеет ее показать. Он ри- сует ее со всеми ее противоречиями. Она и жестокая, и добрая, и богатая, и т л а я . В ней живут честные и наивные, как дети, тунгусы, рыщут хищные приискатели—русские. В тайге режут человека за несколько крупинок золо- та и в тайге же тунгусы думают, что «великий грех—убить человека», и когда проливается кровь, память об ней навсегда остается у племени... «Вырастет новый лес на иссохших гарях, умрут старики и за соболями отправятся мо- лодые охотники, а убийство попрежнему будет жить в их беседах». Тунгу- сам органически противно убийство. Они поднимают руку на себе подобного в исключительных случаях. Кравков рассказывает, как однажды племя было вынуждено казнить одного из своих охотников, испорченного «водой, кото- рая жжет». Приговор привести в исполнение поручили старухам, так как они все равно скоро умрут. Кравков берет на свои полотна людей сильных, смелых. Он берет охот- ника, вырезавшего пучек шерсти со спины у спящего зверя—сохатого. Крав- кову для его рассказов нужны сильные одиночки. Человека-одиночку Крав- ков всегда противопоставляет стихии и коллективу. В этом, собственно, Крав- ков весь. Современность во многих его вещах подшита белыми нитками. На- чинается, например, рассказ с того, что его действующие лица выходят из сельсовета и отправляются в тайгу. Больше сельсовет автору и его героям не нужен. Упомянут он так, как раньше обычно упоминалась погода... «Од- нажды в сырой осенний вечер».:. А по ходу действия видно, что оно могло развертываться с одинаковым успехом и в сухой летний .вечер, и в ясный ве- сенний и т. д. Чаще всего современность у Кравкова выступает только, как внешнее обрамление рассказа. Похоже на то, что автор, вводя в начале повести две-три фразы о гражданской войне, торопится намазаться дегтем от надоедливых комаров и уйти в тайгу. Тем современных писатель, конечно, не избежал и умышленно их не обегал вообще, но всю мощь событий рево- люции он использует для того, чтобы еще резче подчеркнуть твердость, не- зависимость и героизм своих бойцов-одиночек. Герои Кравкова мечтают, си- дя в тайге, достать такую пушку, из которой бы «пальнуть» раз и смести сразу и Колчака и всех его приспешников. Плис с Архиповым, окруженные солдатами, сладострастно заряжают патроны и с радостной дрожью предвку- шают прелесть поединка. Человек, приговоренный к повешению, мечтает о