Сибирские огни, 1927, № 2

зыка, она мучит, как порок сердца, цепляясь, как татарка за полы очарован- ного, ворующего хлебы с возов, Андрия. («Кто сказал, что моя отчизна Украина? Кто дал мне ее в отчизны?»). Что мне она глиняная фа ция «Сла- вянскою танца» Дворжака, медлительно-величавая, как река,—славянская кровь, связанная татарами и барщиной? Я полюбил чужие песни. Они играют, как горячие скакуны, полные кровью. Киргиз-импровизатор в неистовом возбуждении кричит песню, з а- хлебываясь словами. В ней такое упоение жизнью, что кажется всадник ска- чет, сбрасывая на себя, как книги с полки, тонны чистого степного воздуха, скачет и орет будто обжигают слова, будто рубаха, развеваемая ветром, на нем горит. Певца, как всадника, обскакавшего всех, бережно снимают с седла, це- луют. Ударив по рукам, принимают новую быстролетную лошадь—песню. Все пьяны. Посреди стола гривенники чирикают, как воробьи, выкупая кумыс. Кумыс ходит кругом в больших и малых кесе. Ссоры вспыхивают и поту- хают, как грозы, освежая. Веселье дошло до предела. Оно шатко, как вы- сокая башня, а пьяные вздымают его диким ревом. Частушки, играемые на гармониках, нежны и кратки. Будто девушка торопилась, торопилась рассказывать и, неожиданно для себя, оборвалась грустной ноткой; и снова опять степь протянулась во всем своем тягостном однообразии. Рассказывать оказалось нечего: степные годы бедны собы- тиями. Перед закатом я посетил дом Достоевского. Это типичный мещанский домик. Комната писателя во втором этаже, угловая. Мне разрешили в нее заглянуть. В чужой комнате, где было нечего делать, я медлил уходить, охва- ченный обаянием места. Может быть, между половицами затаилась соринка его удивительной жизни. Дом покупается государством. Сейчас, возвращаясь к нему в воспоминаниях, я думаю, что величие люди еще при жизни для да- леких от них становятся отвлеченными символами. Настигнутый правдой воспоминаний, я хотел бы спросить, подобно Гам- лету перед черепом Иорика: куда исчезла неприглядная внешность. .. пугови- цы его смешного мундира на фотографии, снятой в Семипалатинске. .. раздра- жительный характер, тяготивший современников? Исчезновение всего этого сохранило во всей чистоте его сущность. Земля умывается смертями. Великие старики, в конце-концов, нам только бы мешали, как мастодонты, случайно дотянувшие существование до наших дней. Хозяин дома проводил до ворот. Я пошел к Иртышу. Верблюды стояли у парома реки, которой кончается роман о Раскольникове. Между Павлода- ром и Семипалатинском показывают заброшенные копи, где работал Федор Михайлович. Настроение тех пустынных берегов тождественно с концом «Престу- пления и наказания». Эта земля, как отдыхающий после тягостного прошлого Раскольников. Оступаясь по склонам, я осыпал груды камней ее покинутых разработок (по берегам Иртыша бесчисленное количество сопок тронуто раз- работкой). Трудная каменистая земля. Каждый последний удар кирки остает- ся запечатленным на 90-100 лет, а партии ссыльных сошли, как сон, виденный жнецом в изморивший на работе полдень. Я благоговейно касался ссадин руками. 0 7 " . " ' " • : ' ' ' : :: . : Г.:-:Л'-•: У: ' • : : . г : : . - У •