Сибирские огни, 1927, № 2

Шумит Москва, хмельным-хмельна. Летят-трещат возки с горы: — Э-эй! сто-ро-ни-тесь, други!— И хлещет пьяная волна То на сугробы, то в костры, Шарахаясь в испуге... А близ царя—Иван Кольцо. Остер и смутен царский взор И речь огнем змеится: — Гляди, Ивашка, мне в лицо! Хе-хе... порой и смерд и вор Царю, вишь, пригодится. VI. Звенят бубенцы на верблюдах. Кричат, изнывая, ослы. Зеленой иртышскою степью бухарские едут послы. Звенят бубенцы- на верблюдах. И шелк, и вино, и табак Послало бухарское ханство тебе, победитель-Ермак. А в ставке Кучума—тревога. И знает Кучумова рать: Ермак на) реке недалеко, послов к Ермаку не пускать. Молчат бубенцы на верблюдах. Кучум угощает послов. Отряд из Кучумова стана плывет без огней и без слов. Отточены сабли кривые. Ножи как огонь под рукой. Удавами синие тучи клубятся над черной рекой. Ермак на острове. Волна швыряет струги, Иртыш ревет, не стало сил грести. — О, спите, спите, ратники и други, Чтоб завтра славу новую найти. И спит дружина, словно перед боем. Уж полночь. Ливень потушил костры, А ветер, не смолкая, воет, воет И рвет и треплет мокрые шатры. Ермак не спит. Он в шлеме и кольчуге У берега застыл с копьем в руке. Иртыш ревет. Волна качает струги, Волна шипит и бьется на песке. Железный панцырь глыбой лег на плечи— Тяжелый дар тяжелого царя. Иртыш ревет. Иртыш волнами мечет. И ночь черна, и далека заря. И вдруг... иль то кусты качает ветер? Нет, нет, ползут, не звери—татарва. — Товарищи!.. • Но спящий не ответит.