Сибирские огни, 1927, № 2

— Наоборот, правильно... Если бы ему была дана дилемма: любовь или его деятельность, он холодно прошел бы мимо любви. Кхэ. .. кхэ. .. — Так-с. .. — Еврейский брак у избранного богом народа... ха-ха-ха кхэ. .. со- вершается по строжайшему расчету, не упускается из виду деталь ню в про- шлом, ни в настоящем, ни в будущем... Брак не личное счастье, а граждан- ский долг, потому что требуется размножаться, как песок морской... — Тэк-с. .. И вьг тоже по расчету... предпочитаете... по расчету? — Ах, что тут ужасного? Хороший брак по 1 расчету лучше плохого брака по любви... кхэ. .. кхэ. .. Советую вам об этом подумать, а также по- наблюдать евреев. Они спаяны крепко не любовью или личным счастьем—где уж там!—а долгом. На нем по отношению к Егове и своему народу базирует- ся еврейство и в этом тайна его долгого существования при неблагоприятных условиях. Поучительная вещь уникум—не правда ли? Атмосфера исподволь насыщалась идеей необходимости и обязательно- сти возвращения на родину. Говорили об этом по малейшему поводу даже и те, которые не имели никаких шансов по финансовым мотивам сдвинуться с места. Кряжистые, старые дубы, как Соколов, Петр Лаврович и другие, сочув- ствовали появившемуся настроению, хотя указывали, что поездка эта не из веселых. Тогда выплыла на свет божий и привилась фраза—«чем хуже, тем Немногие рисковали высказывать веру в скорое пробуждение от веко- вой спячки России, признаком чего считали дошедшие за границу подполь- ные издания ,копий с писем Л. Н. Толстого, В. Соловьева и др., что были на- писаны в то время на злобу дня. Говорилось з ато преувеличенно много о фронде ц высших сферах и в среде министров, быстро сошедших со сцены и укрывшихся временно за пре- делами дорогого отечества. Спаситель отечества —p a t e r pa t r i ae — Лорис Меликов бьгл неиссякае- мым источником споров. Большинство 1 окрестило его так: волчьи зубы, ли- сий хвост. Распевалась по его адресу в подделке под народный жанр такая песня: «Гладко стелет—жестко спать— Лорис-Меликовым звать». К сожалению, я не могу теперь воспроизвести целиком это нехитрое произведение. Драматизм положения этого вояки, потом первого министра и в заклю- чение опального человека никого не заинтересовал и не приковал внимания. Больной, низвергнутый в прах, грустно проживал он в тиши, которая была ему хуже могилы. Вырисовался рельефно «твердый курс» внутренней политики. Но тако- ва сила инерции: раз был толчек возвращаться домой, такой курс не вызвал воздействия, наоборот, как-бы подтолкнул медлительных и оаздумываюгцих. Раз поздно вечерком ко мне завернул «тюлухохол» Гороватка. Спо- койный, почти безразличный, он цедил слова сквозь зубы, низко опускал го- лову и поглядывал исподлобья. Он тянул бесконечный ремень, шуршал им, мало заботясь о впечатлении его слов на слушателя. — Э-э... что там придумаешь... Недурно жить здесь, но можно и в Одессе болтаться... Главное, закрыть чемодан и взять себе извозчика. Хоро-