Сибирские огни, 1927, № 2

— Ну, а сам Тургенев кто по- их терминологии? Ни то, ни другое... или... Ведь пришлось же ему выпутываться... и так неловко, унизительно... Компромиссы, уступки, об'яснения... Жизнь! Цена-то тебе—грош в базарный день... Бр-р! Мерзость. Домой. Прочь! Нельзя размениваться по мелочам. На звался груздем—полезай в кузов. Все или ничего—вот девиз, достойный име- ни человека! Незаметно для себя я повернулся и шел обратно. Перед моим носом шумно сорвался с места экипаж. Кучер внимательно следил за мною при размине. Я догадался, что гость Тургенева уехал. Порывистое движение эки- пажа предсказало мне, что я кому-то подозрителен и, пожалуй, опасен. — Комики,—сказал я,—не знают той простой истины, что мирный че- ловек, как я, сам себе опасен: его-то и обидит всякий Тит Титыч. На лестнице у входа к Ивану Сергеевичу оказалась ловкая француз- ская прислуга и вежливо приглашала входить. — Ну что-ж,—говорил я по-русски,—конечно, я должен зайти: у меня дело спешное и неотложное. Тургенев приветливо улыбался и говорил: — Это вы? Давно жду. С вами маленькое недоразумение... Но это пу- стяки. Сейчас сообщу вам приятную новость. Получил письмо от Стасюлееи- ча. Статья ваша в наборе'. Можете получить гонорар. — Благодарю. Но я хотел бы подождать выхода в свет, а уж потом и получить. — Что за щепетильность? Ведь теперь номер «Порядка» появился в продаже. На-днях мы его увидим. Впрочем, как хотите. Наконец, возьмите аванс! На меня нашло упрямство, и я отказался от аванса. Заметив, однако, что мой отказ вызвал в Тургеневе неудовольствие, я сказал: — Я взял бы аванс, но только самую малость... рублей пять. — Ну вот и хорошо... Ха-ха... Пять рублей... Чудак вы. Ха-ха... Нет, я так не мог бы... Посмеиваясь, Иван Сергеевич вышел в другую комнату. Вернулся он с сотней франков в горсти, высыпал их мне в карман и сказал: — Это пока. Остальные четыреста франков считайте за мной. Так распорядился Стасюлевич. Смешная монета—франк. Она, мала, но для меня была как бы рублем. Сантимы мне представлялись копейками. И, казалось, что приобретаемое в России рублями, во Франции я покупал франками. Что-то двойственное было в моем представлении о франках: и много и мало. Позвякивая монетами, я шел домой с назойливо внедрившейся в меня мыслью, что я получил больше, чем следовало за мою первую литературную вылазку. — Чтобы чорт побрал хороших людей,—думал я.—Со своим устре- млением к филантропии они ставят людей в невозможное положение. К этим монетам в кармане мне противно дотронуться. И, выбросив их на улицу, не поможешь делу. Только дураком назовут. Нет, я об'яснюсь с Иваном Серге- евичем и в случае его неудовлетворительного ответа—откажусь от дальней- шей получки, которая мне руки обжигает. Самоанализ раз'едал меня. Я чувствовал себя обиженным, униженным и не мог успокоиться. Только работа, в библиотеке изменила мое настроение. Я подумал: Тургенев, Стасюлевич... да полно, это не филантропы! Эти не унижаются и