Сибирские огни, 1926, № 3

о т окн а к грязной обшарпаной стенке, а может, э т о не лен, а пасмо ниток, которыми путал Ксенофонт Лукич добрые и худые бумажки? И вдруг сердце точно оборвалось: на стене, где зацепились светлые нитки, четко обозна­ чился переплет рам. Обозначился и сгас. — Неладное предзнаменование тебе, Ксенофонт Лукич,— это голос собеседника,— с маленького начал да, пожалуй, и до белокаменной дойдешь... ... Всю ночь просидел Ксенофонт Лукич у стены на полу и никак не мог уснуть, тол ько перед утром, словно к т о -т о близкий и ласковый мягкой ру­ кою закрыл веки. Снился ему сон, будто его тянут в тюрьму два человека, а Ксенофонт Лукич, к а к маленький, упирается, кричит: — Дяденька, я не буду... — А-а-а... испугался?.. А деловые книжки на раскурку давать не боялся? Са-дись!.. Ксенофонт Лукич даже вспотел, когда проснулся. А через три дня вели Ксенофонта Лукича и Степана Митрича по улице тро е вооруженных. Зн а л Ксенофонт Лукич, куда ведут, и ноги подкашивались. На улице провода вдоль и поперек. О т это го Ксенофонту Лукичу к а ­ жется, что он попал в невод и н ет теперь выхода. А может, это и не про­ вода, а мотки ниток, которыми всю жизнь путал Ксенофонт Лукич непонят­ ные бумажки. Теперь сам запутался. Холодный пот на голой лысине каплями. — Ах, к а к бы теперь хорошо было о тдохнуть!—мелькает одинокая зыбкая мысль. А другая, откуда-то и з дальнего уголка мозга, отвечает: — Отдохнешь... Густым потоком на тро туарах люди; равняются и провожают взглядами согнувшегося Ксенофонта Лукича. И т а к неловко и стыдно Ксенофонту Лу­ кичу оттого, что длинные обвисшие полы пальтишка путаются в ногах, ме­ шают идти. . Под ногами грязный серый булыжник и в лужицах хлюпают раскисшие ботинки. Красноармеец толкнул Ксенофонта Лукича. — Чо голову-то повесил? Айда вправо... Степан Митрич вступился: — Зн аш ь чо, товариш, не толкай. Нету та ко в а закону о т совецкой власти... — Ну, айда! Законник! Видать, здорово сполняешь— до тюрьмы дотопал. На углу магазин. Окн а большие, к а к зеркала блестят. И показалось Ксенофонту Лукичу в э ти х зе р к а л а х т а к о е знакомое, т а к о е близкое лицо, а в глазах будто укор... Тихо, про себя, ск а за л Ксенофонт Лукич: — Прощай... И никогда не чувствовал себя Ксенофонт Лукич таким усталым, таким замученным. Словно под тяжелым грузом опускаются плечи, -хочется сбро­ сить все, сесть на тро ту ар и глядеть, к а к торопливо проходят люди. Идут... Идут... Идут...