Сибирские огни, 1926, № 3

— Да... сам...— бормотал Ксенофонт Лукич невнятно,— «сам» прежде писали с большой буквы... Теперь даже господь... куда там... даже и не по­ минай... Контривалюция!.. Штож , весь народ контривалюция што-ли?.. Ну, скажи?.. А, молчишь? И ты подхалим та ко й же, к ак все... Перед ним стоял телефонный столб. Ксенофонт Лукич ощупал его и, отходя, точно преупреждая кого-то в темноте, ск азал : — Столб... На улице Революции, там, где надо было повернуть к своей квартире, в угловом каменном доме— огни. Ярко т а к горят, ровно пасхальная заутреня идет... И дверь раскрыта... — Гм... Поют... Протолкался в дверь, народу битком набито, в уголке за тусклым ико­ ностасом, точно клоун за ширмой, крутится старенький попик. — Этто што-ж... живая, аль мертвая?.. Рядом стоявшая старушка не без ядовитости спросила: — А вам какую надоть?.. — Православную мне... и штоб поп не стриженый... — Она самая... Только вы, товарищ, пошли бы домой... — Это я, то есть, товарищ?.. Я с ними обедать за один стол не сяду... Я вас не оскорблял, а вы... вот... — Не хорошо, гражданин, разговаривать,— наставительно обратился к Ксенофонту Лукичу пожилой чиновник в потертом пальто со светлыми пуговицами.— Служба ту т идет... Да к тому же вы и не в трезвом виде... Шли бы проспались... Ксенофонт Лукич навалился на ко сяк двери, постоял, тихонько, при­ слушался, о чем вычитывал священник, и, когда голова начинала тяжелеть, сам себе сказал: — Иди-ка, Ксенофонт Лукич, домой... Религия— дурман человеческий ч опять же лежит на совести каждого... И, пошатываясь, шагнул з а дверь, чуть не упал. Старушка поддержала. Дома долго искал по карманам спички. Самодельная лампочка (чер­ нильница с фитильком и в ней керосин) плохо освещала комнату. По углам о т ее мигающего пламени ползали широкие разлапистые тени. Крутил цыгарку и лез к зеркалу. Но там темно. — А прячешься, аки тать в нощи?!. Придвинул поближе стол с коптилкой. — Врешь!.. От меня не скроешься!.. Да... «Мило-сер дне... отве-эр-зи ми дверь...». Золотые слова!.. Ми-ло-сер-дие!.. Р азумеешь ли ты словеса сии?.. И, пригнувшись ближе, разглядел недовольное и страшное лицо. ■— Смерд непотребный, обиталище и труба диавольская!.. Твоими ли устами богу хвалу возносить или милость творца п р и зы в а т ь . на себя?.. Ре- чено бо в заповедях господних: не произноси имя господа бога твоего всуе Ты, словно петел, гаркаешь. Не славословие бо возносишь, но имя господне поносишь... Отвернулся Ксенофонт Лукич, застыдился и отчаянно, торопливо гло­ т а л горький, вонючий дым цыгарки... Потом плюнул, растер окурок ногой и, точно жалуясь кому-то, ск азал :