Сибирские огни, 1926, № 3

— П оило отдаривать? Т а к взяли, поди, узко-еланские-то... Отняли. — Неужто ж?.. — Да что ты мелешь-то, девка? Одумайся! Но сквозь деланное негодованье острое любопытство, неудержимое, жадное, забористое. — Да все может быть!.. Узко-еланские, они таки е фартовые... Как раньше горбачей подстреливали, так вот и теперь... — То горбачи, а то... Разница! — А откуда полушубок? Откуда шапка новая? Рубаха нарядная?! — Перстянки?.. Катанки ладные?!.. — Кыш вы, бабы! Будет вам, тараторки ! Под мужичьим окриком за т и х а е т бабья трескотня. Но ее не утушишь совсем. Вклинились мысли в бабьи головы. Не те ли, что тогда под шапками лохматыми и у мужиков шевелились? Тогда, когда провожали с угору этих мимоезжих. Будут эти мысли давить и беспокоить в долгие снежно-лунные ночи, когда обложат морозы крепко сбитые кондовые избы; будут они подымать с полатей и с голбчиков раньше петухов и гнать в серое предутрие на мороз, чтобы прислушаться, приглядеться— не идут ли по заречью люди прохожие, бездельные? Не несут ли на себе лопать обрядную, винтовки обстрелянные?.. Ничем не вытравишь э ти х мыслей. Потому что в ясных, невозмутимых раздольях тайги мысли родятся мед­ ленно и потом не умирают, не уходят легко и бесследно. Потому что в обман­ ном спокойствии тайги появились ненужные, чужие, неведомыми путями бре­ дущие люди. Сначала их было двенадцать... Нет, их было больше. Сотни, быть мо­ жет, тысячи их побрело по тайге. И к азался им путь их ровным, безопасным и нетрудным. Но вошли они в сердце тайги— и вкусили ее горечь. Сначала их было много... ^ сколько осталось?.. Дыдырца-тунгус, рыская по тайге, подсчитал бы , да стоит ли?