Сибирские огни, 1926, № 3

20 . Прижимаясь к седлам, суматошливо вскачь отмахивали версты и Филин и Мура. Удила раздернули лошадиные рты, и из жил лошадиных вытекала прыть. Мужики-кабановцы грузили на телеги подпоясанные под желтые груди восковые снопы пшеницы. Железные лопаты и заступы выскабливали на соло- нечниках гумна. Клали хлебные клади. На гумнах стояли молотилки. И еще день, два, три— на гумне запо ет барабан и желтые груди пшеницы высосет, сломав стройность соломенных тел. Пока же кабановцы сгружали на телеги обессиленные о т силы снопы пшеничные. Оголялась полоса за полосой, и на полосы те растекались овцы, за овца­ ми коровы, на меже, где мягче, лежали Маринка и Анбуш. Рогастый баран в бок козырял коров, хозяйничал: овец не давал в обиду коровам. Анбуш слюбился с Маринкой— все дни вместе, глаза коричневые полоскались в черных глазах. Бегали собаки— Борзя, Постойко и Машка. Борзя бегал, крутился, но не на­ ходил спокоя, и тоскливым снова убегал. Тосковал Борзя по Филину. И с полосы на полосу раскачивались коровы, семенили овцы, и с межи на межу пересаживались Маринка с Анбушем. Борзя вился тоскливый, насторожился и взвыл; подбегая к нему, на­ сторожились и взвыли другие собаки. С увала, на лошадях, вскачь, к табуну овец, неслись люди. Собаки обна­ жили зубы и навстречу скачущим, и замерли собаки. Визжали собаки своей визгливой радостью, Борзя выпрыгивал на сажень. Когда Филин свалился с ло­ шади, собаки ему на плечи— Борзя лизал губы Филина и выл и крутился. Внутри Маринки перетирались камни, и она не знала, что делать с гла­ зами. А собаки вывинчивали хвостами, лизали Филина. Мура с лицом недвижным, с глазами, по-кошачьи дикими, по-кошачьи' огнистыми, уткнулась в гриву лошади и целовала гриву лошади и шею лоша­ ди и говорила: * — Я люблю тебя. Люблю твою спину, твои ноги. Я люблю лошадиные глаза, люблю горький лошадиный пот. Филин стояд. оглядывался вокруг и рявкнул: — Волчья отрава, — и бросился к барану и целовал барана в рога, в шерсть, в морду. Подбежала Маринка и целовала Филина. Подбежали собаки и они целовали: то Филина, то Маринку, то барана, то сами себя. Два чело­ века, баран, собаки— валялись на земле, жались друг к другу, лизали друг друга, собаки человека, человек собак и скотину. Мура уткнулась в гриву лошади— она говорила: — Я люблю овец, люблю лошадь, люблю Филина, люблю и собак... С увала шла полукругом цепь. Вскочили конные, Филин, Маринка. Мура оторвалась от лошадиной шеи. Филин шарахнулся вперед, з а ним собаки. Полукруг цепи блеснул огоньком и чуть заметной дымкой, от которой Филин вышагнул в сажень, потом повис в воздухе и в последний р аз по увалам, по рощам, по солонцам, по болотам разнеслось: — Эх, волчья отрава!