Сибирские огни, 1926, № 3

— Назад! Назад! Вернитесь! — кричит он, догоняя какого-нибудь вихрастого Сергуньку. А десяток еще т а ки х же Петяшек и Ваняшек б ежи т следом з а Брянцевым, свищет и ревет. — Клоун, клоун! Ребята, глядите, клоун! Вельветовый «комбинезон» Брянцева к аж е т с я им клоунским костю мом, а его беготня з а ними — обычным клоунским трюком. Задыхаясь, Брянцев подбегает к машине, х в а т а е т бутылку минеральной, наспех из горлышка де л ае т несколько глотков, поправляет очки и виновато, вспыхи вая обаятельнейшей своей улыбкой, говорит мне: — Извиняюсь, Владимир Яковлевич, з а грубое обращение. Ничего не понимают люди. Я не успеваю выразить ему своего сочувствия— он уже одним прыж­ ком заскочил на мотор. С акроб атич еской быстротой и ловкостью он пе­ реск акивает с одной стороны машины на другую, соск акивает на землю, вновь прыгает на самолет. Чтобы не мешать, я о тх ож у к толпе. Кривая с т арух а , перебирая губами, долго смо три т на меня единственным своим оловянным глазом. — Ух и работящий у вас клоун это т , товарищи ,— неожиданно гово­ рит она мне. Я ничего не успел о тв е ти т ь старухе. Иеске дал газ, мотор заревел, самолет побежал. Толпа ш арахнулась з а ним, увлекая з а собой и меня, и ст аруху , и конных милиционеров. Самолет высоко. Б еж а т ь уже некуда. Тогда толп а з а т и х а е т , про ти ­ р ае т о т пыли глаза, д а ет милиционерам поставить себя на место. Брянцев следит за полетом. Я подхожу к нему. — Если бы вы знали, к а к мне надоела э т а карусель. Я смеюсь, кладу руку ему на плечо. — Ничего, Николай Евгеньевич, вы славный работящий клоун... Брянцев хохочет, поправляет очки, б ежи т з а садящимся самолетом, а з а ним гикающие ребятишки и толп а сияющих бородатых рож, цвет ных платочков, и беспомощные, красноголовые милиционеры, и пыль ст о л ­ бом, и ж е л тая тр а ва клочьями, и яркое солнце. Карусель. у Бензин и кизяк. Далеко, внизу, л е т я т на юг треугольники гусей и у ток . Мы легко обгоняем встревоженные стаи серых птиц. Солнце греет металлические стенки нашей кабинки. Тепло и тихо. Самолет почти неподвижен. Мы идем высоко, верхними, «крепкими» с ло ­ ями воздуха. Ж е л тая голая степь под нами п ер е вязан а тоненькими, н а к а ­ ленными добела, сверкающими стальными проволочками рельс. Самолет пошел на посадку. Есть за х ваты вающ а я радость полета, радость ухода, пусть мнимого, но ух о д а от земли, и есть радость в о з ­ вращения на землю. Самолет, спускающийся на землю, ск атывается по льдистой, синей горе, ссыпается в глухом шуме тысяч льдинок, в зо р в ан ­ ных мотором, идет в шуме и свисте крыльев. Неподвижная земля оживает, в с т а е т н ав стречу лохматой , огромной головой. Земля тяж ел а, а самолет— л егк ая серебристая пушинка. Спуск к аж е тс я гибельным. Челюсти крепко сомкнуты, крепко з а ж а т а в руках записная книжк а, а гл а за и губы в гордой улыбке. Пусть человечество со временем доведет кон струкцию летательных машин до предельного совершенства, пусть, но гордую радость полета дано испытать и нам.